Александр Левченко - Борух Баклажанов. В поиске равновесия

Алик Васильевич на тот момент преподавал на кафедре и параллельно работал над диссертацией, будучи без пяти минут Доктором Филологии. Человеком он всегда был очень увлеченным, легких путей по жизни никогда не искал, что несколько роднило его с Баклажановым-старшим, и для докторской выбрал тему «Понимание души русского человека через его язык на примере Красносельского района города». В то время он активно нарабатывал материал, постоянно толкаясь у регистратур поликлиник и в паспортных столах, а также беседуя с грузчиками универсамов, но понимание давалось с трудом. Тогда он решил расширить границы изысканий и поработать с молодежью, ибо она всегда являлась тем оазисом современной речи, необходимым для полноты картины. Звонок Баклажанова тогда был как раз кстати, и ранней весной 91-го года они снова пересеклись на судьбоносном для каждого из них этапе пути.

Борух написал порядка 30-и сочинений по всем мыслимым темам на базе классиков русской литературы. Впоследствии он передавал их знакомым, и с этой пачкой поступали в вузы уже они. Монахов был беспощаден, но поэтапно придавал тот стиль, которым Борух до того не обладал. Это было сродни строительству дома, начиная с фундамента и далее этаж за этажом, те верандные рамы и преодоление, необходимое для прогресса, но Баклажанов писал и ходил на занятия с еще большей решимостью, пританцовывая вновь.

– Алик Васильевич, можно один вопрос? – спросил как-то он у Монахова во время одного из занятий.

– Излагайте, Борух! – ответил тот, отложив в сторону томик Флоренского.

– Вы же сейчас работаете на кафедре и знаете многих, может быть, Вы окажете мне протекцию? – начал Баклажанов издалека.

– Скажите, Баклажанов, а зачем я учился? Может быть, я и могу как-то посодействовать Вам, но тем самым умножу себя на ноль, – отрезал Монахов. – А пока поработайте вот над этим абзацем, – добавил он, ткнув пальцем в очередное сочинение, над которым они корпели.

Затем он опять открыл Флоренского и унесся в ту, ведомую лишь ему, нирвану.

Спустя годы Борух часто оглядывался назад, вспоминая те времена. Это был этап пути, который они прошли вместе в одной лодке, как гребец и загребной, будучи единым экипажем. Баклажанов учился, а Монахов учил, и каждый отдавал всего себя, чтобы в итоге где-то появился этот литературный этюд.

Планируя поступление в языковой вуз, Баклажанов решил подать документы в два места. Первым делом он решил попытать счастье в ЛГПИ им. Герцена. Сдав там первый экзамен по английскому языку на «отлично» (а после «английской» школы это не составляло большого труда), через пару дней он отправился на сдачу устной литературы. Вытянув билет по поэме Твардовского «Василий Теркин», ему сразу показалось, что шансов у него маловато, потому как поэму эту он читал в средних классах школы и мало что помнил. Он вдруг начал по памяти ее пересказывать, но экзаменатор резко оборвал его:

– Мы тут все в курсе содержания поэмы, молодой человек! Подтверждайте свой ответ цитатами, пожалуйста.

– Прибыли! – подумал тогда Баклажанов, но решил не сдаваться. – Видите ли, какое дело, я читал эту поэму давно и помню единственную цитату.

– А именно? – спросил один из экзаменаторов, подняв на него глаза и поправив массивные очки.

– «Переправа, переправа. Берег левый, берег правый», – собравшись с духом, быстро выпалил Борух, дабы берега не попутать.

– Мы, конечно, понимаем, Баклажанов, что наш вуз испытывает нехватку молодых людей, но на этом можете считать, что поступление Вы завершили, – резюмировал экзаменатор, как-то торжественно отдав Боруху документы.

Покидал тогда Баклажанов аудиторию с тем же позором, с которым в свое время Остап Бендер покинул аукционный дом. «Олух ты, олух, Баклажанов Борух», – бубнил он себе под нос по пути к метро, машинально подбирая ногу с прохожими и представляя себя уже в солдатском строю. В мыслях он уже был на вступительных экзаменах в ЛГУ, первым из которых было сочинение. Вечером перед экзаменом он позвонил Аль Монахову.

– Баклажанов, помните все, чему я учил Вас. Я сделал все, что мог! – сказал он в трубку.

Потом он немного помолчал и добавил:

– Удачи тебе!

Утро перед экзаменом выдалось солнечным. Выйдя из метро, Борух подмигнул женщине, торговавшей семечками, и она подмигнула ему в ответ. «Уже не показалось», – подумал Баклажанов и направился на юридический факультет, где по расписанию должен был состояться первый экзамен. Одет он был в белую рубашку, подчеркивавшую серьезность момента, а джинсы, купленные в Италии на остатки лир, чуть смягчали образ, придавая какой-то лоск. Те самые кроссовки заокеанской фирмы ставили жирную финальную точку в его гардеробе. «Юридический факультет» – было написано на массивной табличке входной двери. Баклажанов открыл дверь и вошел.

Борух пришел чуть раньше назначенного времени, но в коридорах уже было полно абитуриентов, которые общались друг с другом, пытаясь как-то подавить в себе мандраж перед неизвестностью. Через некоторое время из экзаменационного зала вышел преподаватель и пригласил всех внутрь. «Выше нос!» – подумал Баклажанов и проследовал вместе со всеми.

Когда на доске написали 3 темы для сочинения, Борух понял, что вся работа с Монаховым шла псу под хвост. Первой темой была «Жизненная деградация Ионыча» по Чехову. Это был, пожалуй, единственный автор, которому они не уделили должного внимания, да и само произведение Баклажанов помнил смутно, как и Бендер восстание на броненосце «Очаков». Затем Борух начал пристально всматриваться в лица абитуриентов, пытаясь представить, найдутся ли отчаянные, которые выберут тему «Маяковский о загранице», которая была второй, но не увидел ни одного. Оставалась третья тема «Почему поднятая целина не дала урожая» по произведениям современных советских писателей, а это означало, что сам Шолохов был исключен.

Баклажанов сидел в полном безмыслии, а время неумолимо шло. Он то смотрел в окно, то внимательно изучал надписи на парте, из которых также можно было сваять сочинения, но уже на иные темы. Многие абитуриенты вставали и уходили, большинство же, как показалось Боруху, выбрали Чехова и начали писать.

«А почему бы не Тендряков и его «Пара гнедых», – подумал тогда Баклажанов о третьей теме, вспомнив тот посредственно написанный в школе этюд. Вооружившись всем, чему учил его Монахов, Борух начал переделывать то школьное сочинение на новый лад в стиле, привитом ему сенсеем. Это было трудно, но дело шло. Он мучительно вспоминал само произведение и конкретные цитаты, придавая всему новую жизнь. Под конец экзамена Борух еле успел переписать все на чистовик и сдал работу. «А ведь может получиться неплохо», – подумал он, уже выйдя из здания факультета, и, улыбнувшись, направился обратно к метро.