Гайрат Махмудходжаев - Сумасшедшая парадигма делает СССР газовой супердержавой

Мы летали на зеленых Аннушках – бипланах АН-2, за штурвалами которых сидели ассы Тюменской авиагруппы – всегда элегантные и уверенные в себе мужчины и имевшие специальный. допуск на такие работы. И они могли посадить свои винтокрылые лайнеры на любом, пятачке и в любую погоду. Они лихо приводнялись на одном из многочисленных озер, и мы сходу подруливали к берегу. На берегу уже все было готово к работе – приемная линия и заряженная скважина. Я выскакиваю из Аннушки и бегом подсоединяю станцию к приемной линии, а Е.В. дает команду “Огонь” и принимает сейсмограмму, и мы летим на следующее Т.З. Она работала на такой же серийной СС-26 51Д, как и В.Т., но похоже никаких поросят она мне подкладывать не собиралась. Да и зачем это было ей. Но, и к станции она меня не подпускала – она ревностно охраняла и блюла свою операторскую честь. Я крутился около неё и ловил каждое её слово, совсем как та собачонка, которая заглядывает в рот хозяину и готовая принести свою поноску сразу, куда бы он её ни забросил. Но вот осень заканчивает свой короткий сибирский бег. Рыба на озерах уходит на глубину. Рабочие на точках жалуются на осеннюю сырость. Мелколесье окружавшие наши озера сбрасывают свои багрово красные наряды и готовятся укрыться под белыми пушистыми одеялами зимы. А наши Аннушки едва не сталкиваются с клиньями курлыкающих журавлей, улетающих на юг. И мы прекращаем летать. Я опять иду к Лине Павловне и меня опять через пару дней вызывают в контору партии и посылают в Москву во ВНИИ Геофизика получать шведку или Шведскую портативную переносную сейсмостанцию, которую Институт передавал на баланс нашей с/п для выполнения зимних Т.З. во втором летном отряде нашей партии, который был образован из отряда В.Т. Я со своим техником получаю шведку, которая к тому времени уже походила по рукам и побывала на заводе “Нефтеприбор” при разработке отечественных ПСС-24 и ПСС -60. Мы возвращаемся в Ханты, сопоставляем записи шведки и стандартной СС-26 51Д, и шведку с оговорками допускают к зимним работам партии в паре с СС-26 51Д, на которой работала Е.В. Высоцкий по болезни отказывается от лётных работ и меня назначают оператором во второй лётный отряд. Приходит долгожданная зима. Озера покрываются зеркальной гладью льда, затем покрываются снегом и с нетерпением ждут нас после почти месячной разлуки. Мы все, кроме конторы и камералки, перебазируемся в районный центр Уват, где припасли горючее для наших винтокрылых Аннушек. Вскоре они прилетают из Тюмени, уже обутые в свои зимние лыжи и готовые снова посадить нас на свои надежные зеленые крылья. И я начинаю свой первый зимний операторский сезон. Шведка не продемонстрировала свое европейское качество. Взаимные наводки на первых вступлений каналов портили внешний вид сейсмограмм, а неуверенная работа лентопротяжки могла вызвать нервный срыв у оператора. К тому же, по своей динамической выразительности, она уступала СС-26 51Д, которая, наверное, так и осталась непревзойденным эталоном регистрации сейсмических колебаний для операторов старших поколений. Других станций у нас под рукой не было, и мы довольствовались тем, что есть. Нам надо было летать, актировать условные точки и осваивать те громадные лётные деньги, которые были заложены в проекте на наши работы. – в противном случае, партия рисковала остаться без денег на будущий год. И мы летали, и летали: посадка – взрыв – взлет и снова посадка – взрыв на следующем Т. З. Иногда в хорошую погоду, удавалось сделать до 5-6 Т.З. Особых операторских ухищрений при этом не требовалось. Если материал был – трудно было его не получить, а если материала не было – трудно было его получить. Мы с Е.В. летали, а Лина Павловна по нашим Т.З. строила первые структурные схемы опорных отражающих горизонтов центральной части Западной Сибири – будущего нефтяного Клондайка России.

Мое пребывание в Увате, помимо работы, мне так ничем и не запомнилось. Вот, разве только, не считать двух связанных между собой курьезных историй, случившихся здесь со мной. Самое смешное, что в каждой из них я оказался в двух совершенно противоположных ипостасях. В первом случае – это была отчаянная рукопашная с немецкой овчаркой, и здесь я пострадал за свое грубое обращение с ней, а во втором случае – это был настоящий любовный облом, когда из-за моей чрезмерной нежности из моих объятий сбежала моя подруга. Впрочем, всё по порядку. В один из Уватских дней меня попросили занести по дороге пакет начальнику Уватской партии разведочного бурения Ивану Федоровичу Морозову, переданный ему из Хантов. Открываю калитку его дома, захожу в палисадник и подхожу к крыльцу, а из-под него на меня в полном молчании бросается внушительная немецкая овчарка – а я на неё. Мгновенный удушающий захват правой бывшего самбиста Московского СК” Динамо”, чья звездная карьера завершилась разрывом коленных связок и окончанием института, и мы уже оба барахтаемся в глубоком снегу. Пёс своей крокодильей пастью пытается отхватить мне голову или, на худой конец, мой нос, а я – довести до логического конца свой удушающий захват. Меня спас воротник моей овчины, а пса – её хозяин, который вышел на крыльцо и жестко отчитал меня за мое нечеловеческое обращение с его любимцем. Я вручил ему пакет и быстро помчался в районную больницу пришивать мой болтавшийся полу откусанный большой палец правой руки пока я его совсем не потерял. Моим пальцем занялась молодая женщина – хирург. К счастью, она успела вовремя пришить мой недотканный палец на своё место. А я в благодарность отпустил ей комплимент. А потом мы посмотрели в глаза друг другу. А потом мы улыбнулись друг другу и стали друзьями. И я радостный вприпрыжку побежал к себе на квартиру. Я стал регулярно навещать Марию, так звали мою новую подругу. Она размещалась в квартире, не стандартного формата. Вернее, в комнате не стандартной планировки, образованной с помощью фанерной перегородки из коридора коммунальной квартиры. Это была сибирячка, необычной породы – черноволосая и черноглазая. Хотя я всегда больше тяготел к девушкам более светлой окраски, я быстро привязался к ней. Наши отношения развивались как вялотекущий процесс без особых обострений. Её нестандартная квартира с фанерной перегородкой не сулила нам ничего хорошего в перспективе, и я не спешил форсировать события. Она прекрасно готовила и была прекрасным собеседником. Мы набивали наши рты огромными пельменями и пускались в отчаянные дискуссии. Она была молода, неискушённо, и её безумно интересовали взаимоотношения полов, психология мужчин и особенно её тайные стороны, которые мы – мужчины используем для обольщения женщин. И всё это она хотела узнать из первых уст, то есть, от меня. Я охотно делился с ней своими соображениями на этот счет и стучал на мужиков, хотя, честно говоря, сам не особенно разбирался во всём этом. И вообще, по мне, обе половины человечества были на одно лицо и мало чем отличались друг от друга, ну вот, разве только, чем-то там – внизу! За стукачество и предательство мужских интересов меня в неограниченном количестве кормили сибирскими пельменями со сметаной и позволяли некоторые нежности…, но в определенном формате и в ограниченном количестве. Но вот однажды мы с Марией увлеклись этими самыми нежностями и слегка выскочили из их привычного формата. А она! А она в одном исподнем выскочила из моих объятий в 30-ти градусную январскую полночь на центральную улицу Увата и как оголтелая помчалась по ней, визжа как недорезанный поросенок. А я за ней! Я чуть не умер от стыда и позора. Хотя, чего была нужда умирать то? Ведь со стороны, всё это выглядело всего лишь как обычные пьяные сибирские семейные разборки. Да, к тому же ещё, без топора. Я кое-как догнал и остановил её, потом обнял, поцеловал и пробормотал что-то ей на ушко про загс. Мы вернулись в её фанерную квартиру, но пельмени мне в рот уже не полезли. Наши отношения начали увядать и вскоре засохли. Вообще, этот казус с Марией мне многое прояснил в моих будущих отношениях с женским полом, который для меня, если, по-честному, так и остался величайшей загадкой. Я так и не понял – что они исповедуют и чем они руководствуются? Я понял только одно. Что для меня они будут иглой, с которой я не слезу до своего последнего вздоха. И ещё я вспомнил, что Мария как-то обмолвилась, что её мать воспитывалась в старообрядческой семье.