Гайрат Махмудходжаев - Сумасшедшая парадигма делает СССР газовой супердержавой

поражающих тебя своей первозданной красотой. Ты вдыхаешь их неповторимый аромат и растворяешься в нём. Ты свой среди них, они приняли тебя за своего и своими телами заслоняют тебя от суетливого мира, и тебе от него уже ничего не надо – ты познал всё – ты – свободен.

Бурение взрывных скважин.

Ничто не может сравниться с зимними сейсморазведочными работами в тайге. Ни речная сейсморазведка с её конвейерным сумасшедшим темпом, ни заполярные работы на пределе человеческих возможностей, ни тем более сейсмозондирования, когда ты как кузнечик скачешь на самолете или вертолете с точки на точку. Все хорошо в тайге для зимней сейсморазведки, все…, кроме болот.

Потопление трактора в болоте на сейсмическом профиле в тайге .

Ты можешь десять раз проехать по одному и тому же месту, а на одиннадцатый раз твой трактор по крышку кабины (2.5м.) уйдет вниз в коричневую пузырящуюся жижу. Для полевого отряда – это катастрофа. Все работы прекращаются, кроме спасательных. Утопленника окружают лесами, на них кладут перекладины, вешают тали и вручную по очереди всем отрядом поднимают 15 или 20 тонную махину вверх, ставят ее на настил из бревен и отбуксировывают на твердое место. Там трактор разбирают, промывают, собирают и он снова в работе. Это в лучшем случае продолжается неделю, а может затянуться и на месяц. Но бывают случаи, и очень даже часто, покруче. Это когда при попытке вытащить трактор проваливается еще и другой трактор, а затем и третий, и это уже настоящее кладбище тракторов. На этом, как правило, зимний полевой сезон для этого сейсмоотряда заканчивается. Так было и так будет, пока не осушат болота Сибири. Но когда осушат эти злосчастные болота, то исчезнет и это вселенское чудо – сибирская тайга.

рука оператора.

Оператор сейсмостанции.

Здесь всё подчинено его воле. Здесь всё зависит от его профессионализма и от его интеллекта. Он должен безошибочно определить глубину скважины и величину заряда. Он должен исключить любой отказ аппаратуры и безошибочно зарегистрировать сейсмограмму. Он должен оценить качество получаемого материала и сразу же внести коррективы для его улучшения. Но это далеко не всё. Оператор должен манипулировать психикой отряда. Не давать ему впадать в уныние и заражаться вирусами недовольства и конфликта. Пожалуй, это есть самое трудное и главное в профессии оператора. И этому таланту – таланту разряжать все конфликтные ситуации со своими рабочими я учился у Каравацкой Е.В. и у Высоцкого В.Т. А их главными инструментами в этих случаях всегда были выдержка и …юмор. Да, это были настоящими профи. Ночь и мы с Василием мчимся на базу. Вот на нашем пути обычная протока Оби. Такие протоки черпают свои воды из Оби, петляют по её пойме и затем вновь возвращают свои воды полноводной Оби. Обские протоки отличаются своим взбалмошным характером и коварством. Они могут неожиданно прорвать свои берега, прорыть себе новое русло и соединиться с Обью совсем в другом месте. На них не составляют лоций, потому что они все время меняют свой фарватер и положение своих мелей. Ширина нашей протоки была порядка 50 -70 м., а её заснеженные пологие берега поросли кустарником и мелколесьем. Мы останавливаемся на берегу протоки. Медленно съезжаем на лед и останавливаемся. Затем Василий врубает пятую скорость, одновременно берёт рычаг сцепления на себя и одновременно переводит рукоятку газа в крайнее – максимальное положение. Трактор срывается с места и как оголтелый мчится к противоположному берегу. Стоит невообразимый грохот. Но даже в закрытой кабине сквозь мощный рёв тракторного дизеля ты слышишь, как трещит лёд под грохочущими гусеницами нашего трактора. Мое сердце останавливается, проваливается вниз и мне кажется, что и мы вот, вот провалимся в тартарары на дно протоки. Но нет! Трактор благополучно достигает противоположного берега, взлетает на него и мы, уже не сбавляя скорости, продолжаем приближаться к базе. Там мы заправляем трактор под завязку, закрепляем на форкопе бочку солярки, мчимся снова к протоке и форсируем её опять строго по предыдущему алгоритму. Как ни странно, но именно этот алгоритм, проверенный многими годами практики, прижился в сейсморазведочных партиях. В силу своей пластичности лед перед своим разрушением должен обязательно прогнуться и этого времени обычно бывает, чтобы трактор успел занять новую позицию на ещё не начавшемся прогибаться участке льда, потом на следующем и так далее, но бывает и наоборот… Когда лед, всё-таки, не выдерживает, то трактор на полной скорости уходит далеко под цельный лёд, и у тракториста и его пассажиров нет никаких шансов выбраться из затонувшего трактора. Каждая переправа на протоках, помимо всего, имеет свои характерные особенности – окружающий её рельеф, залесённость, ориентировку на солнце и т.д., и всё это, так или иначе, определяют тот момент, когда весной, а то и посреди зимы, воды протоки подмывают лёд действующей переправы, и при этом надо ясно понимать, что все они находятся в глухой тайге и, до поры до времени, их никто не проверяет. Именно с этой непредсказуемостью переправ на протоках, как правило, и связаны те трагические происшествия с человеческими жертвами, которые случаются на переправах в зимних сейсмопартиях, без которых не обходится редкий зимний полевой сезон в экспедициях.

Мы возвращаемся на профиль глубокой ночью. Несколько часов глубокого сна и начинается новый полевой день. И неожиданно с базы приходит распоряжение В.Т. о досрочном выезде отряда на базу – на отдых. Несмотря на ритм обычного рабочего дня в отряде тут же начинается сдержанный ажиотаж – кто в предвкушении просто нехитрого недельного отдыха с баней и прочими нехитрыми житейскими радостями, а кто в предвкушении очередного недельного загула с мордобоем и прочими тоже нехитрыми человеческими слабостями. Сборы затянулись допоздна, и мы заняли свои места для заветного старта только около 23 часов по местному времени. Я – в кабине трактора вместе с трактористом и ещё двумя девушками из сейсмобригады, а весь отряд – в прицепленном сзади балке с сейсмостанцией. Я обычно в таких случаях сам любил сидеть за рычагами С-100, но на этот раз после предыдущей бессонной ночи я так умотался за день, что у меня не было никаких сил и желаний садиться за рычаги. Я сел около левой дверцы рядом с трактористом, а две девушки, одна из которых была его зазнобой – с другой стороны, зазноба, понятно, рядом с трактористом. Мне было только 24 и у меня, разумеется, тоже была девочка в Хантах, Нина Колесникова, которая ждала меня. Дорога была, естественно, та же, по которой мы только что с Василием проехали накануне, да и вообще, по ней мы ездили всю зиму, так что я мог с чистой совестью спокойно расслабиться. Убаюкивающее работает мощный дизель трактора, время от времени нас подбрасывает на кочках, и мы на полной тракторной скорости -15км в час мчимся в Ханты, но я уже не в тракторе. Я уже со своей девочкой – десятиклассницей, если даже пока еще не очень любимой, но уже, уж точно, очень и очень желанной.