Олег Первушин - Polaroid. Хроники Кулуангвы

Поиграю в поезд: «Тук-тук-тук! Станция «Бологое»! Теперь до Малой Вишеры, а оттуда в Питер! Рисовать белыми ночами, жить в мезонине. «Петра унылое творенье…» Стоп! Не «унылое» – «любимое»! «Петра любимое творенье! Что тебе в вымени моём»? Ля-пота!

Так, надо останавливаться, крыша определенно слетает на юг!

Появилась Система, не стало Вооруженной мощи. Как вороны на авиационной свалке. Вот где полярность! Я единственный умел запрягать лошадь и вывозил в наряде отходы с кухни. Мимо красавцев самолётов. Вот на чем держалась мощь. Или прятался в коробах вентиляции. Мощь рушилась на глазах – в цехе «летающих тарелок» (посудомойке) – застой.

Лейтенант из училища хватает всех мыть тарелки для второй смены. Смена – стройбат. Если их быстро не покормить, они в столовой столкнуться с русскими и быть драке. Еще бегают какие-то, не подчиняющиеся никаким сменам штабные, караульные, всякие объектные, командированные и гора мытой посуды тает на глазах. Лейтенант сам с пистолетом встаёт на охрану и некому подгонять мойщиков. Из пистолета он еще сегодня будет стрелять, разнимая побоище из-за какого-то чурки, обиженного в какой-то эскадрилье.

Славься, авиационная мощь империи!

Лейтенант не знает, что я сплю над ним в семи метрах, а то и дрочу, так как пью кисель до того, как в него засыпают бром.

На кого мы дрочили?

Это сейчас надо, чтобы девушка вышла из шикарного авто, мустанга или пежо, «на худой конец» (как к месту!), упакована, крутые парни её домогаются, она актриса, модель. А тогда главное была форма, а не содержание. Еще представляешь, что она девушка, даже если на лице у неё написано, что она только из-за этого фото в журнале легла под десяток.

Я что-то рисовал библиотекарше и вырезал фотки для дембельских альбомов и иных нужд.

НЕ добровольно я здесь, на Острове, не как в армии. Если бы сразу в Москву поехал, то, может, моя жизнь сложилась бы удачнее. Какую-нибудь иностранку бы нашел на Олимпиаде и сейчас был бы архитектор с мировым именем. А в армии у меня был шанс попасть в Москву в школу КГБ, но об этом я узнал только после службы. Но не знал и дрочил в вентиляции.

Нашел в сараюхе ёлку (люминевую). Скоро новый год, судя по моим засечкам. Мой Остров вытянут с востока на запад.

Сделал копьё. Судя по береговой черте, Остров постоянно окружен (даже летом) льдами и прошлое лето – исключение. Поэтому я и встретился с медведем у Рощи – так я назвал кустики полярных ив (по ним я еще определил точно юг, по срезам колец). Есть еще Залив Скал Неудавшегося Контрразведчика – я ведь мог бы стать Штирлицем если бы поехал в Москву после службы в армии. Всё ничего! Я забирался по стеллажам с посудой на верхотуру, в воздуховоды, а, оказывается, карабкался вверх, а опускался вниз.

Стиль изложения у меня – диктантский.

Надо на мачте сделать наблюдательный пункт.

Всегда вспышка мыслей, а потом летаргия и меланхолия. После почти года одиночества вспышки посещают всё реже и реже, меланхолия становится завсегдатаем.

Пока она не наступила – расскажу о первой встрече с медведем. О детском бродяжничестве потом.

Первая встреча с хозяином Арктики.

(Красную книгу я чту (как Б.О. и У.К.), но только самозащищаюсь, хотя консервы приелись, как полярные сияния).

Нагруженный связанными на проволоку гагами, гусями и кайрами с люриками, я совсем уже возвращался домой, когда узрел Его. Нет, не на узком перешейке – обойти его я мог и вправо, и влево, пусть испортив бумажные боты.

Ужас перед человеком, с той поры, как он вернулся после оледенения в Арктику, живёт в душе полярного медведя, передается генетически – так много их настреляли. Но в какой мере он ассоциирует меня с Человеком-убийцей всего живого (даже чистой воды) на Земле?

Таща в одной руке пудовый (опишу потом конструкцию) арбалет, а в другой резавшую руку проволоку с тушками птиц, я попер на него, как бомж в Москве, на милицейский патруль – и он отступил.

Из своего чудо-арбалета я не мог выстрелить одной рукой, а медведь существо довольно резвое и проворное и, случись, что он кинулся бы в атаку, то вряд ли я успел выстрелить. Вообще, бояться надо не того медведя, которого видишь, а того, который подкрадывается. У меня нет собак, и о нем они не предупредят. Один удар лапой и…

Медведь ушёл, даже убежал как-то боком, недовольно порыкивая, запомнив, что на этом куске земли ходит большой кусок мяса.

Мгновенно исчез холод, а сердце стучало так, как оно прыгало однажды в институте, когда я подходил к любимой девушке, забирался на вершины гор или убегал от отца.

Надо усовершенствовать оружие. Почему бы ни сделать что-то типа огнемёта?

Арбалеты на свалку. Лук лучше. Всё-таки опилки почти как торф – всё сохраняют. У англичан были луки, стрелы прошибали доспехи рыцарей! Пурку а па?

Клеёнки между стенами не обнаружил.

Волосы за год отросли. Делаю из них очень даже приличную тетиву и для лука, и для арбалета.

Ничего нового. Холодает. Надо привыкать к этим звёздам. Ковш большой медведицы высоко.

Возле затопленного баркаса отдушина нерпы. Сижу в засаде. Если я здесь зашибу, убью нерпу – у меня будет дополнительный повод нырять. И за мясом и (возможно) за оружием.

Вчера убил розовую чайку. Птиц, тем более зимой, надо не убивать, а кольцевать.

Птиц убиваю из засадного домика.

Я, наверное, мог бы убить медведицу и содержать двух медвежат. Пищи у меня хватит. Тем же птичьим мясом можно взвод медведей накормить.

Может, вчера во сне последний раз видел солнце. Я помню, как на руднике ребята встречали его. Они брели с рудника тундрой. Был уже крепкий наст, и они шли цепью, без лыж, не след в след, а за их плечами в телогрейках вставало солнце. Всё население прииска высыпало и стреляло в воздух. Парни могли бы доехать с прииска на вездеходе, но шли пешком, потому что был Праздник Солнца.

Он, на сей раз, отрезал мне дорогу к домику. У меня было моё «ноу-хау» – регулируемое двукопьё (до шаров я тогда еще не додумался, а о свойствах мяча еще не догадывался). Я быстро прикинул расстояние между его глаз и затянул верёвку.

Медведь приближался ко мне, увидев меня. Обо мне он узнал, прочитав следы, и ждал стоя на задних лапах, застыв, как статуя. Я же не мог в своей легкой одежде просто стоять, не двигаясь на этом ледяном ветру. Ждать, пока он уйдет.

Стараясь совершать как можно меньше ненужных движений, я поднял копьё и метнул в медведя. Оно попало ему в область глаз, и косолапый стал крушить снег вокруг себя, как танк со сбитой гусеницей. Мотнул башкой – копьё вылетело, при этом он орал, как пожарная машина.