Клёмка Четырли - Морис де Сейн и Ёлки-Палки

– А вы ему квартиру никогда по-приятельски не сдавали? – спросил следователь. – А то тех его друзей, у которых он селил своих работниц, мы уже всех повязали как редиску в пучок.

Кузя ещё раз крепко вздохнул и радостно помотал головой. Беседа затянулась часа на полтора. В какой-то момент Кузя, глядя на литографию виноградников, ностальгически улыбнулся. Следователь, сидевший перед компьютером, проследил за его взглядом и спросил, продолжая печатать:

– Бывали в Бордо?

– Часто, потому как виноград там рядом собирал почти два месяца и друзей много…

Гражданин следователь перестал печатать и повернулся к Кузе. Глаза его симпатично заискрились:

– А где именно?

– Под Лангоном, замок Трёх дубов. Может, слышали?

После этого вопроса с лицом стража закона произошла удивительная метаморфоза. В начале оно выразило восторженное удивление, а затем недоверчивое опасение:

– Вы, может, и Франка Делуба знаете?

– Знал, хотите вы сказать. Умер же Франк. В автомобильной катастрофе. Вы что, не в курсе?

Кузя опасливо наблюдал за меняющимся следовательским лицом:

– Как не в курсе, вся наша команда по регби была на похоронах. Но это же надо, такое совпадение!

И он снова недоверчиво посмотрел на Кузю. Анализируя задним числом, почему вдруг такая подозрительность, Кузя остановился на следующем варианте. Блюститель порядка будучи, как большинство французов, последователем Декарта, не верил ни в случай, ни в судьбу. В его башке должна была возникнуть идея, что Кузя, возможно, навёл о нём справки, чтобы воспользоваться его возможными слабостями. Эта внутренняя борьба отражалась ещё некоторое время на лице блюстителя закона. Затем он решительно выключил компьютер, выдвинул ящик стола, достал бутылку Бордо и два стакана. С Валерой, Чугунком и Зубилом Кузя больше никогда не встречался.

Я симпатичен грузинам, а они мне. Как сказал Паата в одном из тостов за моё здоровье: «Мы за всех пьём, но не так! За тебя мы пьём по-настоящему». Это греет душу. Грузия это мой Зурбаган. И так было всегда, с ещё незапамятных брежневских времён, когда наш научно-исследовательский институт имел свой филиал в Тбилиси и я старался делать всё, чтобы оказываться там как можно чаще. Мучаясь над этим психотерапевтическим рассказом (при том, что терпеть не могу психоанализ), я вдруг обнаружил, что ностальгирую по бывшему советскому Тбилиси намного больше, чем по Москве! Знаю, знаю, 35 лет тому, был молодым, здоровым, потому и розовый туман воспоминаний. И приезжал я всё время летом, а сейчас мы припёрлись в холодрыгу в начале апреля, всё серо. Но в течение всех семи дней меня не покидало ощущение, что «тёплый город» и его ближняя провинция были намного красивее 40 лет назад. Добил меня «Лагидзе». Когда мой парижский Паата (у меня их два, один в Париже, другой в Тбилиси) остановился перед углом здания со слепыми окнами, заклеенными афишами какой-то безродной французской фирмы, с дверью, над которой ещё сохранился маленький, но очень красивый витраж, у меня неприятно забилось сердце и захотелось напиться. Мы до сих пор с единственным оставшимся мне московским другом, Мишкой Шнурковым, говорим «это Лагидзе» вместо «это логично». Так было всегда, и мы автоматически вспоминали Будду, Зуру, Гочу, Котэ, Гелу, Шалву и всех остальных. Я забегал в «Лагидзе» по пять раз в жаркий день из-за вкуснейшей газировки и, главное, из-за непередаваемой тбилисской атмосферы этого прохладного заведения. У меня сложилось впечатление, что это «культовое» место было продано при полном равнодушии жителей города, а я всегда полагал, что это заведение составляло часть коллективного сознания тбилисцев. Значит, сейчас, как говорится, «не до хорошего», главное выжить.

Мы стояли перед этими тупыми плакатами – «1,2,3…» – как обворованные, знающие, что пропавшее не вернуть. Паата поносил последними словами либертарианцев, мы не любим общества, в которых всё покупается и всё продаётся. Я стоял с отвисшей нижней губой и думал о том, что «скопировать – приклеить» уже давно не работает в этом мире. Советникам президента надо книжки умные читать и особенно статьи в умных журналах. И старинная русская пословица «что немцу хорошо, то русскому смерть» имеет место быть ещё и сегодня, с оговорками, конечно, но имеет место быть. Ещё я сказал себе, что мне надо стать богатым, выкупить это место и сделать внутри всё как было раньше, в мои молодые годы. Потом устроить грандиозное открытие и целый день поить людей бесплатно газировкой, а там видно будет. Поили же пивом лондонцев в день бракосочетания Кейт и Уильяма бесплатно во всех пабах, а я чем хуже! Кто сказал, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку? Кто сказал, что это не рационально, а на эмоциях далеко не уедешь? Вопрос риторический, мы все знаем, кто. Первым был Декарт, а в наше время главными теоретиками «рационального мышления» являются Ричард Герштейн и Шарль Мюрей, те, что в 1994 году написали « The Bell Curve ». Все эти ребята могут идти умываться, с Декартом вместе, их время прошло. Настала эпоха профессора Антонио Дамазьё из калифорнийского университета ( Iowa ) и иже с ним, слава Богу, он не один. Уже через год, то есть в 1995, он им ответил работой «L’erreur de Décarte» – «Ошибка Декарта». Молодец, Антоша, он всё понял в этой жизни. Как случится оказия, поеду в Калифорнию, пожму ручку, надо только английский подучить.

Для непосвящённых объяснение на полстранички. Поклонники Декарта утверждают, что человеческий мозг – это дом разума, а эмоции находят себе пристанище в головах животных. Послушать их, так для принятия разумного решения в первую очередь необходимо «абстрагироваться от примитивных эмоций». И, как всем известно, эта наша мыслительная способность измеряется IQ- коэффициентом умственной деятельности, чем он выше, тем большего ты добьёшься в жизни. Всё, казалось бы, просто, наши эмоции, производимые примитивной частью нашего мозга, иногда называемой «рептильной», паразитируют работу наиболее «благородной», лобной доли коры головного мозга ( cortex préfrontal ). Я прошу нейрохирургов на меня не наезжать, термины перевожу по словарю и не думаю, что это важно для моего читателя. Если послушать этих хлопцев, то неуправляемые, непредсказуемые, животные эмоции якобы представляют опасность для личности и общества и, стало быть, лучше их подавлять. Однако, 20 лет серьёзных исследований позволяют сегодня полностью раздолбать этот однобокий подход к нашему мышлению, что и позволило Антонио заметить с юмором « Le cortex préfrontal a perdu son leadership! » – «Лобная часть коры головного мозга потеряла своё лидерство». Как оказывается, QE – эмоциональный коэффициент ума – не менее важен для функционирования нашего мозга, для принятия решения. Нетерпеливый скажет, к чему это он, куда его понесло? Рассказываю, Грузия – эмоционально богатая страна, и это один из её козырей, но не единственный. Именно высоко развитый грузинский QE может помочь стране совершить « leapfrogging » – прыжок лягушки, модный нынче термин, употребляемый экономистами в их разработках о быстром экономическом росте и инновациях. Они отталкиваются от теории Жозефа Шумпетера (родившегося в Моравии и помершего в США в 1950 году), работу которого «Созидательное разрушение» каждая собака в Тбилиси знает. Вижу, отсюда вижу вас! Как вы пальцем по лбу стучите! И слышу ваши высказывания в мой адрес: «Понаехали тут всякие лягушатники постсоветские, нас теперь только ленивый не учит! Ты, парень, опохмелись и сходи в лесок на лужайку, попрыгай там с лягушками, глядишь, полегчает.» Я на это им отвечу так: «По ночам и с утра (то есть, когда я пишу) ваш покорный слуга не пьёт, он употребляет исключительно в полдень и спит после этого полтора-два часа, но об этом потом и для тех, кого интересуют подробности моего быта». Естественно, учить я никого не собираюсь (однако, лукавлю), просто очень хочется что-нибудь сделать для Грузии по причинам, изложенным в первых строках этого скромного произведения.