Дарья Гончарова - Внутри воспоминаний

Наступает моя очередь, папа спрашивает: «Ну, готова?»

Я: «Да, нажимай!»

И вот вновь папа смотрит на меня с ожиданием, его глаза с каждой секундой становятся всё более круглыми и выпуклыми, лицо краснеет, а я всё не могу и не могу сказать ни слова в микрофон. Внутри меня всё клокочет от смеха, такое лицо у него было! Сильнее желания засмеяться был стыд и стеснение, что я подвожу папу, а ещё появилось что-то новое – любопытство. Желание провоцировать и наблюдать.

Я просыпаюсь ранним, ещё тёмным, осенним утром накануне дня рождения и вижу через приоткрытую дверь, как родители готовят мне подарки, горит небольшая лампа, освещая их лица и чуть-чуть комнату. Папа перекидывает в руках пластиковую «радугу», модную в 90-е, с ладони на ладонь, «вжух-вжух» – приятно щёлкает, я очень её хотела! Мама перебирает книги и конфеты, которые готовит к подарочной упаковке. Они улыбаются, болтают о чём-то, шутят. Я умиляюсь и, в ожидании от получения утром подарков, кутаюсь сильнее в одеяло и засыпаю.

Папа взял меня с собой на работу, я давно хотела, посмотреть, как там вообще – в пожарной охране. Заходим в здание, и оно всё – сплошные тускловатые коридоры, в них стены с кабинетами. На моём пути огромная собака, которая снималась в фильме «Бетховен», я перешагиваю через неё, немного опасаясь, но она просто дремлет, поглядывая на меня сквозь приоткрытый глаз. Мы с папой попадаем в комнату, где много телефонов, иногда они звонят, и тёти принимают вызовы, отправляя огромные красные пожарные машины на вызов. Чуть позже я сижу в кабинете папы и жду, когда он поделает дела и принесёт разные сладости нам к чаю. А пока его нет, я могу рассмотреть на столе и потрогать всё-всё – даже стетоскоп и врачебного манекена, перебрать необычные папины рисунки, он рисует чёрной гелевой ручкой на желтоватой тонкой бумаге. Там, в его кабинете, в какой-то момент меня переполняет гордость: мой папа – врач! Он спасает людей, когда пожар и опасность!

Неожиданно под вечер приехала бабушка Зоя с Вячеслав Санычем, забрать меня на дачу. Я довольная ужасно, бегу в комнату собирать вещи.

Захожу, а мама плачет! Первый раз я увидела, как плачет моя мама!

Очень хотелось на дачу, с бабушкой, но так было жалко маму, что у меня сжался живот: как поступить, что делать? Она сжалась одинокой фигурой и издавала горькие-прегорькие звуки – было невозможно. Я предлагала остаться. Но мама тихо и ласково сказала: «Доченька, езжай, конечно, если хочешь. Ты же хочешь?» «Да, хочу», – сказала я.

Пока ехала в машине с бабушкой, думала: «Бедная моя мама, почему же она так плакала?»

Проругала себя всю дорогу за то, что выбрала дачу, а не маму.

Летний южный вечер. Воздух и всё вокруг окутано серо-голубой дымкой – в небо идут длинные клубы костров из дворов соседей. Вдалеке залаяла наша собака – чует родной запах, и через пару минут на углу улицы появляется папа, наконец-то! Мы с братом изо всех сил бежим к нему, во что бы мы ни играли и что бы мы ни делали! Какая это радость, что он пришёл! «Папа! Папа!» – кричим мы и, подбегая, обнимаемся.

Мы постоянно гуляли в нашем любимом парке «Динамо». Папа водил меня разными дорожками, через стадион – в одну сторону, а назад – через частный сектор, ведь так всегда интереснее. Если поднять голову вверх, пока идёшь, то видно пузо моста, его длинные ноги уходили до верхушек деревьев, а мы, гуляя по нему, висели где-то посередине, как птицы. Я срывала с верхних веток дубов желуди, стоя на этом совершенно пустом, нерабочем мосту. Никакой тени там не было, поэтому, гуляя там, мы плавились на жаре, но домой не шли. Это было наше время.

Родители обожали петь, оба. И вся их компания. Дом был всегда наполнен встречами с родственниками и друзьями, у нас всегда были гости.

Мама обожала Машу Распутину и, когда вся кутерьма закручивалась, все пели и плясали именно под песню Распутиной – мама показывала руками силача, поднимая их и напрягая бицуху. Папе это не нравилось, он строго смотрел на маму в такие моменты, а она довольно ухмылялась. За их спинами на пианино стоял огромный черно-белый портрет мамы – ей лет 20, волосы собраны в хвост, а те, что около лица, светятся, как и вся мама, её лицо, глаза, улыбка. Нет ничего красивее этого портрета.

И наше место у костра поросло травой,

И наши деревья уменьшились вдвое.

Тебе по плечу проведу я рукой,

Но это лишь в мыслях. Покой.

Покой – это то, чем стал наш сад

Скукожился и зарос,

А раньше цветами благоухал,

Но ветер все стер и унес

В чьи-то другие сады и семьи,

Где дети пищат во дворе,

А наш клен соседи спилили

Однажды, с утра, в сентябре.

На дворе зима, такая холодная-серебряная, с синим-синим небом. С ярким солнцем. Всё переливается, слепит глаза, деревья будто покрыты блестящим мхом. Мы опаздываем в школу из-за меня, спешим.

Пытаюсь вдеть руку в варежку на резинке, она отпрыгивает, не слушается меня, одеваюсь на бегу. Катюшка нервничает, она очень ответственна, ей заранее стыдно за нас, а мне нет. Мне смешно и любопытно – ну а что будет, если мы опоздаем в школу? Дорога до неё лежит через запущенный лесной парк, можно идти пешком, а можно ехать. С учётом опоздания и мороза, наш выбор очевиден – бежим к остановке, трамвай подъезжает, двери открываются.

Катя на бегу кричит: «А что, если это не наш номер?»

Я отвечаю: «Наш, наш, садись!»

На просвете было видно очертания, и я догадалась, что там цифра «7» – этот номер шёл на другую сторону города, через мост и на левый берег – получается, не в школу. Я ничего не сказала, решила посмотреть, что будет дальше.

Катюшка прошла по салону и села спиной по ходу движения, переживает, теребит варежки. Её глаза бегают за стенами трамвая, цепляясь за пролетающие зимние пейзажи. Я сижу с хитрой мордочкой, сдерживаю себя изо всех сил, понимая, что вот-вот выйдет машинист, возьмет лом и сдвинет рельсы в «чужую» сторону. Внутри меня всё клокочет от азарта, жду момент, когда увижу глаза подружки в секунду осознания нашего прокола. Трамвай притормаживает, выходит вагоновожатый, и рельс шевелится под нами. В глазах Кати – надежда, и я подогреваю её, уверяя, что мы точно едем в школу. Начался поворот направо, и я вижу испуганный взгляд Катюши – мы же ни разу там не были! Никогда не уезжали туда сами – одни! А теперь мчимся к огромному длинному мосту, который увезёт нас на другой берег нашего города.

Преодолев бетонный тоннель и улицу среди веток деревьев, мы выехали на второй этаж – высокую и узкую часть моста, тут ходят только трамваи. Пласт моста под нами – машины, ещё ниже – замерзшая река! Я затрепетала: ужасно боюсь воды и немного, как оказалось высоты! Состав нёсся стремительно, его резко качало из стороны в сторону, но наблюдать этот впервые открывшийся мне вид было необыкновенно захватывающе.