Максим Кутис - 9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

– Как ты можешь так говорить? У тебя в руках невероятные возможности! Ты сможешь стать кем угодно! Умереть тихо и спокойно, ничего не делая – не сложно, но вот сотворить что-то поистине великое – вот что требует сил и смелости! У тебя уже есть нечто экстраординарное, чему любой может только мечтать. И ты хочешь все уничтожить, спрятаться как последний трус?

– Я хочу спокойствие, что было у меня прежде. Мне не нужно. Мне хочется того же мира, что и у всех остальных. Я думал, если началось с тебя, то ты сможешь и покончить со всем этим. Это убивает, я стал чертовым параноиком. Я жалею, что встретил тебя в тот вечер.

К. ничего не сказала. Она лишь смотрела на меня, не моргая.

"Убирайся", – прошептала она. Я оставался недвижим. "Убирайся прочь!", – сказала она громче. Я встал с кровати и оделся. К. оставалась на кровати. Она тяжело дышала и сжимала подушку.

– Послушай, – начал я было, но она посмотрела на меня совершенно обезумевшими глазами, и я понял, что лучше ничего не говорить.

Я молча вышел из ее квартиры, на лестнице было пусто. Я смотрел с ненавистью на красные нити на перилах. Они не стали свидетелями, того что произошло в одной квартире на верхнем этаже. Но им было наплевать. Они были самодостаточны в своей величии, и то что им недоступно – их абсолютно не волнует.

Я вышел на улицу и посмотрел по сторонам. С того момента как я заходил ничего не изменилось, все та же мертвая безмятежность. Я тяжело выдохнул и в этот момент заметил, как сверху спускался, плавно лавируя по воздуху, небольшой кусочек бумаги. Он опустился к моим ногам. Я нагнулся посмотреть на него, бумага была абсолютно чистая. Я отошел чуть в сторону, и увидел К. перед ее окном. Она все еще нагая, освещаемая светом уличных фонарей, рвала белые листы бумаги, и выбрасывала их в открытое окно. Изуродованные клочки бумаги, подхваченные легким зимним ветром, свободно кружились в ночном небе и замертво падали на запорошенный снегом асфальт. На земле уже мертвые они прекращали свой танец и сплошной белой массой сливались с грязным городским снегом, лишь подрагивая от прикосновения ветра. Их было огромное количество и все пустые. Только лишь на одном было что-то написано, я взглянул по ближе и узнал свой почерк. Стихотворение про нити превратилось в клочья, и смещалось с другими пустующими листками.

Ее окно громко захлопнулось. Маленький темный силуэт удалился вглубь комнаты. Я же дождался пока последний пустой клочок бумаги неспешно достигнет земли, взглянул в последний раз на опустевшее окно и медленно побрел домой. На этот раз никто меня не преследовал, а даже и если, да то мне было абсолютно все равно.

Пока я брел постепенно начинало светать. Под светом восходившего солнца красные нити начинали постепенно блекнуть, буквально растворяясь в мягком утреннем свете. Пока я шел они становились все тускнее.

Проснувшись днем, я понял, что все окончательно изменилось. Их не было. Ни в моей квартире, ни за окном, нигде. Ко мне вернулось прежнее видение, окружающего мира. Я уже отвык от этой картины, свободной от красной паутины. Но я почувствовал себя гораздо лучше.

У меня была идея снова увидеться с К. Но я не нашел в себе силы, чтобы сделать это. Больше всего на свете, я не хотел возвращения того состояния. Я был рад своему неведению и покою. Ее я пару раз замечал на фотографиях со светской хроники, улыбающейся своей очаровательной улыбкой где-то на заднем плане. Она была прекрасна. Но больше она не появлялась, разве что в виде прибивавшегося ветром одинокого белого клочка бумаги.

II

.

Наконец наступила весна. Время новых начинаний и надежд. Но в тот год пришла совсем не та весна, которую с нетерпением ждут: с распускающимися цветочками, теплым ветерком с юга и улыбчивым солнышком. Заявилась ее уродливая сестрица-близнец. С непрекращающимися дождями, с грязью по колено и ветром, который пронизывал до самых костей. День без хмурых туч и дождя воспринимался как подарок небес. Но стоило на секунду расслабиться под ласковыми лучами, как сразу же по лицу начинал хлестать мерзкий холодный ливень. В общем, да, дрянное выдалось время года.

Как раз в один из типичных для той весны дней, я пытался безуспешно бежать от стихии, лавируя по тротуарам между потоками воды. У меня неплохо получалось ровно до того момента, пока я, поскользнувшись, не грохнулся в огромную лужу. Сидя в ней, я осознал, как же я ненавижу и все эти лужи, и предательские тротуары, и погоду, и весь этот чертов город. Надо было как можно скорее скрыться где-нибудь, чтобы спокойно высохнуть и может быть придумать скорейший план побега куда-нибудь в теплые края. На мою удачу, метрах в пятидесяти впереди слабо мигала неоновая вывеска. Под ней располагался некий старенький бар. По одному взгляду можно было понять, что он видел времена получше. Но на уровень престижа заведения в тот момент мне было наплевать, главное: чтобы внутри не было дождя.

В гардеробе полная женщина в возрасте, увидев, что одежду на мне можно выжимать, наотрез отказалась принимать плащ, но сделала это мягко и с сочувствием. Растроганный, но все такой же мокрый, я зашел в основной зал. Обшарпанность места можно было почувствовать даже с закрытыми глазами. Небольшое серое пространство, украшенное подыхающими неоновыми вставками в качестве декора и откалывающейся штукатуркой как дополнение к ним. Освещение было очень тусклым, однако в лучах света можно было разглядеть висевшую в воздухе трагичную пыль. У дальней стены размещалось возвышение для сцены. Возможно, раньше здесь был неплохой караоке-бар, пользовавшийся популярностью у местных. Сейчас же тут было не больше десяти человек, включая персонал. Я выбрал один из свободных столиков, повесил мокрый плащ на спинку облезлого стула и стал без интереса разглядывать расплывшееся от пролитого алкоголя старое меню. На сцене сидел косматый молодой человек с гитарой и фальшиво вытягивал высокие ноты. То ли он играл свое собственное произведение, то ли что-то известное, получалось все настолько отвратно, что разобрать отдельные аккорды и слова было невозможно. Да и аппаратура в заведении была под стать остальному уровню. Песня закончилась, я похлопал вместе с еще парой людей. Паренек сказал: "Спасибо" и затянул следующую мелодию.

– У нас сегодня музыкальный вечер непризнанных гениев. Два пива – минимум.

Я оглянулся, возле меня появилась девушка. Она была небольшого роста, в джинсах и черной обтягивающей блузке с закатанными рукавами. У нее была бледная кожа, пухлые губки и русые волосы средней длины. Мне особенно запомнился ее носик, с маленькой аристократической горбинкой. И если присмотреться, на нем еще крохотный шрам, старательно, хоть и не идеально, запрятанный под слоем тонального крема.