Надя Лазарева - Перекрёсток, которого не было

Алька отрицательно «каркнула».

– Ну и ладно, ну и хорошо. Тогда вы спать, и я спать поеду. Вам теперь силы восстанавливать, так что не отвлекайтесь, сконцентрируйтесь на этом, и вперёд. Я к вам в понедельник обязательно загляну, слышите? А жалеть себя прекратите, это ж пустяки всё, дело житейское! Вам, можно сказать, даже повезло! Засыпайте!

Дверь тихо закрылась, и Алька осталась в темноте. Только сейчас она поняла, что в палате находится не одна – откуда-то сбоку доносился тихий храп, но рассмотреть его источник она не смогла бы при всём желании: любое движение головой вызывало сильный приступ тошноты. «Как же это я так?» – удивилась сама себе Алька.

Она никогда не расслаблялась: этому не способствовали ни детство, проведённое в детдоме, ни взрослая жизнь, которая, по сути, представляла собой тот же детдом с его правилами и четкой иерархией. Алька всегда рассчитывала только на себя. Ещё совсем маленькой, до того, как пошла в школу, в один из дней она поняла, что у неё никогда не будет мамы и папы. Она хорошо помнила этот момент: её соседка по комнате расчёсывала волосы. Ничего такого, никаких причёсок в детдоме и быть не могло, просто соседке было не всё равно, как она выглядит. Она придирчиво разглядывала в небольшое зеркальце то кусок щеки, то глаз, то рот. Альке было плевать, как она выглядит на фоне других детей, во что одета. Уже тогда ей было ясно, что не в этом счастье. Потому что никакого счастья вообще нет. Иначе, никого не возвращали бы обратно из семей через некоторое время, и они не выли бы по ночам в подушку от обиды, стараясь остаться неуслышанными – чтобы не засмеяли наутро.

Ещё Алька понимала, что очень важно не выделяться. По крайней мере, не выделяться, если тебе нечем прикрыть тылы. Поэтому она хорошо училась в школе, могла бы на одни «пятёрки», но это грозило проблемами – никто не любит отличниц. А вот в институте, она поступила в архитектурный, уже буквально «пошла по головам»: была лучше всех, посещала все факультативы, писала курсовые, которым аплодировали преподаватели, максимально проявляла себя на практике, знакомилась со всеми, кто мог помочь ей достичь цели. Цель у Альки была одна – максимальная независимость. От всего и от всех. Для этого ей нужны были деньги и связи.

Алька не была жестокой, она была равнодушной. «Замороженной», как сказал однажды мужчина, с которым она пыталась (правда, пыталась) построить отношения. Отношений она больше с тех пор не строила, а вот с бизнесом всё получилось. Правила бизнеса ей были более понятны, к тому же с возрастом она научилась нравиться людям. Это было не природное качество, а именно приобретённый, натренированный навык, который она применяла не всегда, а исключительно по необходимости. Её не заботили вопросы морали, она могла переспать с тем, от кого зависело будущее её дела, без угрызений совести переманивала лучшие кадры и заимствовала идеи у более слабых конкурентов. Она много работала и была уверена, что в работе нашла своё счастье.

С недавних пор её успех в сфере предпринимательства и авторитет её компании, которая занималась разработкой дизайна интерьеров и ремонтно-строительными работами, стал очевидным: у неё брали интервью СМИ, её проекты получали награды, клиенты рекомендовали фирму друзьям. Но Алька не расслаблялась, никогда. Или, ей так только казалось, раз она лежит в сомнительной палате и снова окружена посторонними людьми? Ответа на этот вопрос у неё не было, и сил найти его не хватало. Звуки и запахи внезапно будто стёрлись, и Алька заснула.

Полина, удивляясь себе само́й, постоянно мысленно возвращалась ко вчерашнему происшествию, внезапно заменившему ей свидание. Чем-то тронули её сердце обе жертвы той аварии, хотя, с точки зрения травм, видала она и пострашнее. Но так отчаянно рыдала молодая дурёха-водительница, и так одиноко выглядела сбитая женщина, и обе они были такими трогательными в своём несчастье, что даже Полине стало муторно и никак не отпускало.

Она промаялась половину субботы, а потом собралась и поехала к бабушке, прихватив бутылку коньяка из обширных запасов – благодарных пациентов у неё было много, но фантазии им отсыпали не то чтобы щедро.

Родителей своих Полина не помнила, да и история была мутная. В детстве она часто спрашивала о них бабушку, и та всегда отвечала «Подрастёшь – расскажу!», но когда Полина выросла, бабушка сменила тактику: то ей с сердцем становилось плохо, как только звучал вопрос, то память подводила. Со временем Полине стало ясно, что ничего она от неё не добьётся, да и желания уже особого не было. Она была всецело довольна своей жизнью, на все сто процентов.

Мария Семёновна, так звали бабушку, была необыкновенной женщиной: многим казалось, что Катерину из «Москва слезам не верит» списали именно с неё. Хотя бабушка была ещё круче: она всю жизнь работала на заводе и даже в лихие 90-е придумала какую-то хитрую схему по импорту изделий, благодаря чему завод выжил, процветал, и на пенсию она ушла по собственному желанию, получив приличные бонусы, на которые смогла купить Полине квартиру. Невысокая и округлая, она всю жизнь занималась спортом, сейчас освоила скандинавскую ходьбу, но при этом курила, почти не переставая, предпочитала крепкий алкоголь и крепкие же выражения. Она до сих пор водила автомобиль, но абсолютно не умела готовить и в шутливых молитвах перед ужином благодарила службы доставки ресторанов. Не разбираясь в косметике и моде, предпочитая брюки и джинсы, она умела и одеться эффектно, и кружить головы – когда и кому нужно. Но сердце предпочитала держать свободным и очень расстроилась, когда радостная Полина сообщила ей, что выходит замуж за однокурсника Мишу.

– Ты беременна?

– Нет, бабусечка, я не беременна, я влюблена и счастлива!

– Так люби и будь счастливой, при чём тут государство? Тебе 21, и ты уже хочешь испортить паспорт? Сейчас штамп о браке, через год о разводе, чего ради?

Мария Семёновна ошиблась почти на пять лет. Полина уже и не помнит, ни почему решилась на брак, ни почему решила развестись – было и было. А тогда страдала. Бабушка не успокаивала, не видела в этом драмы и, возможно, поэтому всё и забылось так легко. Полина даже немного радовалась, что сходила замуж, как радуются сданному зачёту, например. Как бы не совсем пропащая, кому-то пригодилась, да на приличный срок, отстрелялась и зажила дальше.

В медицинский Полина поступила по зову сердца, но бабушка одобрила и как раз успехам в работе радовалась всегда. Радовалась, поддерживала и даже пыталась готовить еду, но чаще совала денег: «Поесть не забудь, эскулап!» Однажды лишь, когда Полина выбирала специальность, ненавязчиво поинтересовалась: не хочет ли внучка стать педиатром, или там гинекологом, почему хирургия? Но, когда внучка легкомысленно заметила, что все ординаторы в хирургии – красавцы, как-то расслабилась. А Полина слукавила тогда, единственный, пожалуй, раз, была с бабушкой откровенна не до конца: хирурги ей и правда нравились, но ещё сильнее она хотела спасать людей, прямо видела себя в эпицентре неопределённых, но обязательно очень трагических событий, и она в белом халате, почти как на белом коне, всех спасает, спасает, спасает. Двадцать лет спустя ей даже вспоминать об этом смешно, а тогда всё именно так и представлялось.