Владимир Никулин - Крылья стрекозы. Повесть

Подъехал автобус ПАЗик, и прозвучала команда строиться. Николай обнял маму, поцеловал мокрую от слёз её щёку и, взяв за плечи Лору, посмотрел ей в глаза:

– Лор, я ухожу служить на два года, дождёшься? – спросил он, ощущая в своей груди тревожные волны.

– Коль, ну что ты в самом деле. Ты уже целую неделю меня этим донимаешь. Дождёшься, недождёшься?! Ты, Коля, через два года, когда вернёшься, будешь совсем другим человеком. Сильным, возмужавшим, а я стану старой и некрасивой бабой. Поэтому ненадо давать напрасных обещаний. Ты сам в этом убедишься, что я права, когда вернёшься. – и она, засмеявшись, откинула назад свою голову. Николай притянул её к себе. Обняв её стройное упругое тело, он руками взял её голову и, приблизив к себе, долго глядел в её карие глаза. После с замиранием сердца поцеловал её в губы. Ему показалось, что они, дрогнув, как бы отпрянули от его жаркой напористости, как бы опасаясь, что их сейчас поглотит неведомая всепожирающая страсть. Это был первый поцелуй в его жизни, который он совершил в губы, в губы любимой девушки.

Он долго готовился к нему, представляя с замиранием сердца этот интимный момент. Николай стеснялся это делать и всегда Лору целовал только в щёку. А при прощании, когда он будет уходить в армию на целых два года, он имеет полное право поцеловать свою девушку в губы. Прикоснувшись своими обветренными, сухими и жёсткими губами к нежным и трепетным устам девушки, Николай почувствовал, что у него закружилась голова. Ему показалось, что он пригубил неведомое доселе вино, терпкое, сладкое, мгновенно опьяняющее, настоянное на тревоге, которая холодом и жаром прошлась волной по его телу.

Обявили посадку. Николай долго шел, пробираясь сквозь толкучку, держа за руку свою Лору, забыв про всё вокруг. Идущая следом мать с пониманием нежно глядела на сына, вытирая платочком мокрые от слёз глаза. Вокруг кричали одноклассники, другие провожающие, свистели. Толпа вмиг окружила автобус. Люди руками колотили в стёкла, пытаясь привлечь к себе внимание входящих в салон призывников.

Оказавшись внури автобуса Николай занял место у окна, из которого было видно провожающих дорогих ему людей. Среди колышащейся массы он разглядел сначала Лору, а затем маму. Они стояли среди толкавших их людей махая каждая своему мужчине. Увидев с высоты свою вдруг, в один момент постаревшую, ссутулившуюся маму, Николай подумал: «Смотри-ка, как же она постарела. И совсем стала какая-то маленькая, словно усохла. Жалко глядеть. Осталась одна. Но ведь не противилась,

и решение сына идти в армию поддержала». В горле у него пошла волна, собравшая всё там в комок. Ему показалось: ещё секунда, и он зарыдает. Вот будет зрелище. Проглотив спазм и моргнув глазами, Николай, подняв руку, стал махать им, стоявшим среди толкавших их со всех сторон.

Лариса в окружении своих извечных подружек Таньки Пластун, Оли Поляковой и Веры Алёхиной стояла и, о чём-то весело разговаривая с ними, махала рукой. Николай с грустью ощутил вдруг такое щемящее душу одиночество, что в носу защипало, а в лёгких кончился воздух. Припоняв плечи и подняв побородок, он раскрыл рот, чтобы захватить воздуху, и в этот самый момент автобус дёрнувшись поехал. Так, с открытым ртом, он и гядел на удаляющуюся массу людей. А матери показалось, что он кричит им что-то.

Набрав скорость, автобус стремительно помчался в сторону областного центра. Сидящие в нём парни, всё ещё не успокоившись от возбуждения, громкими голосами продолжали громко, перебивая друг друга, о чём то говорить. Николай, опустив плечи, сидел тихий и, погрузившись в какие-то думы, не обращал внимания на окружавший его галдёж.

Рядом с ним примостился Лёха Пеников. Держа на коленях набитый под завязку рюкзак, он развязав его что то искал в пакетах и свёртках.

– А, вот она, родимая, на месте. Удовлетворённо, с теплотой проговорил он и толкнул в бок Николая: – Видал, а?

– Что? – не понял сразу Николай.

– Что-что?! Ты чё, Колян, всё по Лорке печалишься? Перестань, а! Ну в самом-то деле! Ты чё? Ну, будь мужиком! Гляди, какая подружка у меня! – и он показал горлышко бутылки, которую вытяул с самого дна своего рюкзака.

– Сейчас замахнём, и все твои печали останутся в прошлом, Коль. Я, что, думаешь, не понимаю, да? Ты думаешь: Лёха Пеников – раздолбай, который только и понимает что водку глушить?! Нет. Мы же с тобой друзья, почитай, братья. Целых десять лет вместе учились. А теперь вот в армию вдвоём. Ты представляешь, Коля, что это значит?

– Что? – не понял погружённый в свои мысли Николай.

– А то, что если уж мы с тобой столько лет вместе, то это не спроста, понял?! – глядя на печально смотрящего в окно Николая, сказал Лёха.

Мимо проносились частные дома последних улиц их городка. Сады давно облетели, но на некоторых деревьях оставались крепко сидящие разноцветные листья. Октябрь радовал тёплой и солнечной погодой, преподнеся людям подарок. И все старались, докапывали картошку, убирали капусту, морковь, а также делали посадки под зиму.

– Ладно, не хочешь как хочешь. Позже тогда врежем, – сказал Лёха и, засунув поглубже бутылку, завязал рюкзак. Сопровождающий группу офицер внимательно глядел на возбуждённых парней, делая для себя в уме пометки и складывая первое впечатление о них.

Задумчиво глядя на проносящиеся за окном поля и перелески, Николай не мог понять, что с ним происходит. «Что это за новое чувство вдруг возникло внутри у него? Какое-то тревожаще-сладкое… А что это за вкус на губах. Ах, да! Это же вкус трепетных любимых губ его Лоры. Он будет помнить этот глоток терпкой и сладкой любви и первого взрослого поцелуя всю свою жизнь. Он вернётся через два года и повторит это таинство. Он неожиданно войдёт к ней в дом…».

«Выходим строиться!» – услышал он команду. Оказывается, автобус уже стоял во дворе облвоенкомата. Призывники вставали, разминаясь и потягиваясь, направлялись к выходу. Построившись возле автобуса в одну шеренгу, парни стали ждать следующей команды. Лейтенант, что сопровождал их, пошёл с документами в здание, а им дав команду «Вольно, не расходиться!»

– Вот, Колян, теперь привыкай жить по команде, – толкнув товарища в бок, сказал Лёха. – Ты долго готовился, теперь тебе легче будет, не то что нам, правда, Серёга?

– По команде есть, по команде спать. А если припрёт в сортир, Коля, то только по команде, понял? И никаких гвоздей! Разрешите, товарищ командир…?! А он тебе: пока ещё рано. По распорядку дня не положено. Терпите. У каждой процедуры своё время.

– Ох, и балабол ты, Лёха. Ко всему привыкнешь, втянешься и потом сам будешь удивляться: как это раньше жил не по распорядку.

– Нет, Коля, это ты у нас правильный, тебе только за это сразу ефрейтора присвоят, а нам с Серёгой, по-видимому, как только нас увидят командиры, тут же и влепят по два наряда вне очереди. Просто так для порядка. Чтоб знали и трепетали.