Мария Романушко - Там где всегда ветер… Роман об отрочестве. Вторая редакция

Вываренное бельё бросалось в стиральную машину и булькало, крутясь, уже здесь… Потом я его отжимала на валиках. Стиральная машина с валиками – в то время для нас был верх цивилизации, не каждая семья имела у себя в доме это чудо техники, и было приятно соприкасаться с ним. До этого в нашем доме было только два механических чуда: швейная машинка и фотоаппарат «ФЭД». Но строчить мне ещё было рано, как считали взрослые, фотографировать – тем более (хотя и того и другого очень хотелось), но зато крутить валики стиральной машины – пожалуйста!

Кручу, кручу эти валики, но чувствую, что больше не могу, хочу на воздух.

Надеваю пальто (на улице зима), выношу на балкон стул, сажусь, вдыхаю полной грудью морозный воздух и – больше ничего не помню…

* * *

Когда я очнулась, было утро. Ярко светило солнце в замороженное окно.

Лежу в постели. Не могу понять, когда успела лечь, и почему утро, вроде только что был вечер, и я вышла на балкон продышаться. В комнату заглядывает бабушка: «Очнулась? Ну, слава Богу!» – «А что случилось, бабушка?»

И бабушка рассказала удивительную историю. Оказывается, мы все – мама, Мариша и я – отравились газом. Сначала свалилась я. Мама вышла на балкон позвать меня крутить дальше валики, а я – в отключке. Потом потеряла сознание мама. Потом Мариша. Хотя Мариша не ходила на кухню, а была с бабушкой в дальней комнате, и три двери, разделяющие нас, были закрыты, но газ просочился и туда, в самый дальний уголок квартиры, а ребёнок маленький, ей и этого хватило для отравления. Только бабушка не пострадала. И это великое счастье, а иначе кто бы нас спасал?..

Оказывается, всю ночь к нам ездили «скорые», бабушка их по старинке называла «каретами», («Одна карета за другой, одна за другой…») и нас троих «откачивали». Удивительно, что я ничего, решительно ничего не помнила! Удивительно, что нас не отвезли в больницу. Но мама и Мариша пришли в себя скорее, чем я, и мама воспротивилась тому, чтобы меня забирали в больницу. Врачи каким-то образом определили, что начальное бессознательное состояние плавно перешло в сон выздоравливающего человека, и оставили меня дома.

* * *

А во всём виновата была выварка! У неё такое дно, широкое и с ободом, обод низко опускался и закрывал доступ воздуху к газу. Происходило не полное сгорание газа. И мы им дышали. Ну и надышались… Вот такая история. Бабушка жутко испугалась. Тем более, что папа Федя был в командировке, и бабушка, плача, говорила: «Всю ночь мне чудилось: возвращается Фёдор – а в доме три покойника! Что я ему скажу? Он же мне не простил бы никогда! О, горе!..» – и бабушка плачет. «Бабушка, радуйся, ведь мы живы!» – «Но если б ты только знала, что я пережила…»

Кстати, в то время (59-й год прошлого века) бытовой газ был совершенно без запаха, и обнаружить утечку газа или некачественное его сжигание было практически невозможно. Ничем не пахло, только голова начинала сильно болеть. Но поди, догадайся, что причиной тому – газ. В городе, где люди были ещё неопытны в обращении с ним, было много случаев отравления.

И даже витала некая газофобия – люди начинали бояться газа и предпочитали им вовсе не пользоваться, а лучше по старинке – электроплиткой, а ещё лучше – обычной печкой, благо, мы жили на Донбассе – в самом угольном районе, так что недостатка в угле не было.

* * *

Угля даже был переизбыток. Казалось, воздух был густой от рассеянной в нём угольной пыли. Мы приехали в Луганск в разгар зимы и увидели… чёрные сугробы! Снег был присыпан углем.

Поэтому, хоть мы и получили прекрасную квартиру в центре города, и у мамы была интересная работа в проектном институте, недалеко от дома, и у папы Феди была хорошая работа на строительстве, но, едва тут обосновавшись, родители тут же стали думать о том: куда бы отсюда уехать? Особенно волновалась мама. «Представляешь, ведь этот уголь не только на сугробах, но и у нас в лёгких!» – плакала она, а папа Федя мрачно молчал. Эти чёрные сугробы она долго потом вспоминала. Действительно, неприятное зрелище. Наверное, оттого, что близко от города были действующие шахты.

Сейчас там, говорят, такого уже нет.

Но было в Луганске и много хорошего! Есть что вспомнить…

Весна 1960 года была ранняя и бурная… Стремительно растаяли чёрные сугробы – и нам открылся прелестный город, уютный и тёплый. По возрасту он как Днепропетровск, но намного меньше его – не такой огромный, и поэтому более домашний.

И тот, и другой город построила когда-то русская императрица Екатерина Вторая, очень активная женщина. Она много промышленных городов основала на Юге России. Кстати, Днепропетровск раньше назывался Екатеринославом, это потом его большевики переименовали в Днепропетровск, а вот Луганск почти всегда был Луганском. Его попробовали было переименовать в Ворошиловград, но к нашему приезду он опять был Луганском.

Екатерина Вторая была прогрессивной императрицей и очень любила Россию, не смотря на то, что родилась в Пруссии и была немкой. Но стала самой настоящей русской! Вот что удивительно.

А ещё в Луганске родился великий изучатель русского языка – знаменитый Владимир Даль, собиратель и составитель «Толкового словаря великорусского языка». Нам на уроке истории рассказывали. Владимир Даль, кстати, и в Оренбурге долго жил. Пополнял там свой словарь вкусными словечками. Так что мы с Далем ходили одними дорожками, но в разное время…

Для меня в Луганске нашли прекрасного логопеда – молодую, ласковую, весёлую женщину, скорее даже девушку, с которой у нас возник контакт с первого взгляда. Мы с ней сразу стали, как подружки. Такое со мной случается крайне редко. Обычно я долго привыкаю к человеку, прежде чем начинаю с ним общаться, ведь я, как говорят мои домашние, – «бука». «Бука» звучит грубо, почти ругательно. Такое словесное клеймо. Обидно…

Потом (через много лет) я найду в мудрых книгах другое название, которое придумал для меня швейцарский психолог и философ, очень хороший человек – Карл Густав Юнг. Вот он понимал всё правильно. Оказывается, никакая я не «бука». Просто я – интроверт. И это звучит уже не ругательно, а возвышенно и романтично. «Интроверт – человек, повёрнутый внутрь себя, самоуглублённый, направленный на мир своих мыслей и переживаний». Интроверт – не заводила, конечно, и не душа компании. Он занят ДРУГИМ. Он погружён в ДРУГОЕ. От этого у него и сложности с общением – он с трудом идёт на контакт с окружающими.

Но не читали мы в то время доброго старика Юнга. И даже имени его не слыхали. И не могли услышать – в той стране, в которой мы тогда все жили. Та страна называлась Советским Союзом (поясняю для своей дочки, которая родилась в эпоху развала Советского Союза, и что именно стоит за этими двумя словами, ей знать уже не пришлось).