Нуянь Видяз - Где цветет чистодуш?

Сумерки сгустились, и вслед за ними хозяйкою вошла в чащу ночь. Вошла молчком и не спеша. Чуть-чуть подождав, бережно затеплила первую, пока робко мигающую свечку-звездочку.

Высунул я из спального мешка голову и слушал, пока не сомкнулись веки, признания кукушки. Где она, печаль твоя и отрада? Что не откликается на твои столь страстные призывы? Уймись, оставь свои песни на завтра, спать пора. С тем и, закрыв мешок, заснул.

Это была моя первая ночевка в лесу. Первая в жизни ночевка под кустом, под стерегущими меня деревьями, под украшенным звездами одеялом темного неба. Романтика…

Проснулся вместе с ранним майским рассветом.

Не во сне ли все это?

В немом молчании стоят надо мной, будто услужливые няни над коечкой младенца, чуть-чуть одетые в зелень липы.

Лежу на своем ложе из хвороста и старой сухой листвы и слежу, рассматриваю зеленые кружева весны над собой. Как там, на высоте? Не опередил меня, не проснулся ветер-верховик? Не собирается будить молодую листву?

Нет. На верхнем этаже тишь. В ожидании нового дня не шелохнется ни одна веточка, ни один листик.

Покой и здесь – в подлеске.

Лишь золотисто цветущий колосок лесной осоки, сидящий на былиночке, словно на тоненькой шейке, с дружеской приветливостью кивает мне.

Я внутренне улыбнулся и покачал удивленно головой: гляди ты, какой он шустрый! Я не чувствую дыхания леса, а он, желтый колосок, – пожалуйста, как стрелка прибора.

Нет, не заело меня, не обиделся на доброго малого. Разве он, дитя природы, виноват, что я такой нечуткий? Изумился и в то же время обрадовался я другому – дивному совершенству этой неприметной травки и всего сущего вокруг. Вон и дымок с пепелища вечернего костра вьется-тянется вверх, и не качнётся, а колосок, так красиво опушенный золотистой пыльцой, кланяется, как закадычному дружку. Мне бы чуть-чуть от характера его, чуткости, но только не умения кланяться, нет.

Каких названий среди растений только нет!

Есть чистик, встречается чистец и, даже, чистоуст королевский. Кроме них по лесным опушкам выглядывает из-под кустов знакомый многим желтоглазый чистотел. Говорят, желтое молочко, содержащееся в тканях, хорошо выводит бородавки. Славится он, как снадобье, и от многих других болезней. Встречается не только в лесу.

А вот … чистодуша, сколько я ни рылся в лечебниках и определителях, так к моему горькому сожалению, и не нашел. Зря столько времени затратил. Нет, значит, его и нечего было искать! А жаль…

Принял бы страдающий душевным недугом несколько капель настоя этой травы, попил день-другой – и хворь долой. Грустный бы повеселел, а ушедший от тоски и скорби в себя, поверил в свои силы и сделался общительнее. Еще несколько капель, и у неверующего, унывающего развеялось бы угрюмое безверье.

Где цветет чистодуш? Где искать цветок с таким названием?

А надо ли, если подумать, искать, как вещую птицу Гамаюн?

Разве эти лиловые разливы медуницы и чины душистой меж черных стволов деревьев, вот эта лесная полянка, окруженная семейкой берез, не те самые желанные врачеватели тела и души?

Ручеек от тающего снега успел проторить себе руслицо и принялся разыскивать свое потерянное, как он считал, счастье. Стремился встретиться, не теряя зря времени, с себе подобными: спастись от одиночества.

От глины или, быть может, от торопливости, суеты он имел светло-коричневый цвет и был мутным.

“Откуда это он бежит, как заяц, вприпрыжку, из каких далей?” – задумался я и посмотрел в сторону его истока, как раз – в сторону солнца. Мутный, коричневатого цвета ручеек, несущий соломенный мусор, … не узнал. Играя с солнечными лучами, переливалась, текла, звеня, не вода – текло, журча, жидкое живое золото.

Вот так бегущая по водомоине грязнуха превратилась в золотящий, радующий глаз ручеек.

Нередко так бывает на земле, в жизни нашей: посмотришь с одной стороны – одно, посмотришь на то же самое с другой точки – увидишь другое. Знать, не случайно родилось выражение: “Смотря с какой стороны посмотреть!”

Налил я в чайный граненый стакан воды и посадил по веточке ольхи, орешника и вербы. Положив на стол чистый лист бумаги, поставил его на неё. Комната, где я на время остановился, обрела, показалось, другой вид, стала уютней.

На другой же день мои веточки-малютки зацвели. Я слегка постучал по ним карандашом, и на белый лист бумаги нежно-золотистым облачком опустилась пыльца. Приподнял стакан и от увиденного внутренне улыбнулся. С листа немигающим взором смотрело на меня окруженное желтой короной белое солнце! Смотрело ясно и доверчиво спокойно.

Пыльца у орешины с ольхой – светло-желтая. Такого же цвета она у ржи и картофеля, такая же у огурца, яблони, лебеды, лопуха… Пыльца желтая, а листья же почти у всех растений, неважно откуда они, – с юга или с севера, – всегда зеленые. Лишь оттенками различаются.

О природе зеленого цвета листа знает любой школьник.

А пыльца? Почему она желтая даже у черной розы и черного тюльпана?

Ответ, при желании, найти нетрудно. Стоит порыться в справочниках или обратиться за помощью ботанику, и он будет найден. Но зачем? Какая в этом надобность? Ведь всезнание – не есть еще знание. Если чувствуете душой свое родство с природой, если ваш взгляд на неё свеж, светел и честен, то вы поймете, что пыльца – это мельчайшие осколки солнца, что эти желтые пылинки – плоды его живительного, дарующего радость дыхания…

Вот и вся тайна золотого свечения пыльцы.

Подошел я к окну и увидел маленькую пичужку. Она легкой тенью мелькала вдоль высоких, освещенных обеденным солнцем домов. Исчезнет – снова покажется, исчезнет… так и челночит.

“Уж не ласточка ли? – обрадовался я догадке. – Она, похоже… Но ведь зима все еще хорохорится! Вон как снежком припугивает…”

– Лена, Лен! – все еще сомневаясь, кричу на всю квартиру дочери, готовящей в соседней комнате уроки. – Беги скорей ко мне, касатки вернулись!

– Ну и что? – прибежав на мой зов, переспросила дочь с безразличием. – Я ее еще позавчера приметила. Все вдоль стен восемнадцатого дома летала. Правда…

– Позавчера? А не рановато ли? И тепла-то по-настоящему не было. То зима, то отзимки.., – наблюдая за пташкой, пытался возразить дочери.

– Не-э, нисколечко! Нам вчера Нина Павловна почти весь урок рассказывала о ласточках. “Удивительная, дети, эта птичка, удивительная!” – запомнила еще ее слова. Ой она и любит их! Правда…

– Она не говорила, когда ласточки со своих “курортов” домой, на родину, возвращаются? Не помнишь, а?

– Рассказывала. Ой, когда же, правда? Вот только… Чур – вспомнила! Вспомнила. В середине мая. Вот когда!