Фёдор Маслов - Майские страсти

Алина громко задышала. Её грудь волновалась, губы порозовели, она оскалилась, но это был оскал ангельский, если позволительно кощунствовать; оскал уставшей богини; оскал разъярённой, свергнутой королевы. Её лицо и теперь ничуть не изменилось: форма его ни овальная, ни круглая, идеальная; всё та же матовая белизна кожи, всё те же сизые, едва заметные венки на висках, всё та же небесная лазурь глаз; лазурь той часть неба, которая прилегает к солнцу; лазурь еле приметная; лазурь светло-бело-голубая; лазурь, разливающаяся над нами лишь в самые знойные дни.

– Разве можно бить человека? Уж не лучше ли его убить, чем бить?– до того робко-неожиданно спросил Андрей спросил, что все чуть не рассмеялись.

– Я, может, жду, когда он ответит.

– Если не подлец, то не ответит. Как Христос должен… Только не подставлять. Подставлять щёки – это грех. Зачем провоцировать человека на повторное преступление? Нужно целовать руку, которая бьёт. Она бьёт, потому что не знает ласки; узнает ласку и перестанет бить.

– Сестрица, что скажешь?

Но Настя молчала. Её лицо вытянулось, изображая подобие удивления.

– Подожди,– попросил Дмитрий и обратился к Андрею.– Как Христос, говоришь?..

– По-другому.

– А если эта рука потому и бьёт, назло бьёт оттого, что её целуют?

Андрей сделал вид, что не будет отвечать.

– Я думаю, ты руку не целовал, потому что она не била. Не хочешь – не говори, не надо… Молчи. Пощёчину простить легче, чем пощёчинку. А то… Руки… Щёки… Красивый жест, удобная позиция не более того. И у него, и у тебя. Красивый жест, и всё.

Алина невольно хихикнула. Она чувствовала, что замысел, уже давно изглодавший её душу, вот-вот должен был осуществиться.

Алина смотрела то на сестру, то на Андрея. Будь её воля она бы глядела на них одновременно.

– Встань,– Алина вдруг подошла к Андрею.

Он поднялся и получил оглушительнейшую пощёчину. Поначалу Андрей растерялся, но затем сел и махнул рукой:

– Этого ты, может быть и не хотела. А так только… Для смеха…

Алина топнула ножкой и чуть его опять не ударила.

– Мне кажется, ты уже заранее раскаялась. Непременно раскаялась ещё перед тем, как ударила. Потому и ударила, что думала, что после этого станет легче.

– Нет,– Алина удивительно спокойно пожала плечами и усмехнулась.

– А я говорю, что да.

– А я говорю тебе, что нет. Ты раскаялся до того, как сказал мне.

– Смешная ты. А мне больно за тебя.

– Отстань. Привязался.

Удивительно, но, несмотря на грубый тон Алины, Андрею показалось, что она была необычайно довольна его ответами. Их друзья это заметили и чрезвычайно удивились. Но было ли здесь что-то чудесное? Есть люди, которые угадывают самые потаённые чувства даже незнакомцев не из какого-то пророческого дара, а только потому, что и сами когда-то испытывали подобные ощущения.

– Я тебя предупреждаю раз и навсегда,– после дрожащей паузы заявила Алина,– чтобы ты не ввязывался со мной в такую игру… Потом не жалуйся.

– А что же будет?

– Плохо тебе будет. Вот что.

– А конкретнее…

– Тебе до того будет плохо, что мне придётся убежать. Мне придётся бежать, чтобы не сделать чего-нибудь плохого, потому что я не смогу отвечать за свои поступки. Учти это. И тебе будет плохо, если я не смогу сдержаться.

– Тут проблема… Бежать нужно не от чего-то, а к чему-то; бежать нужно не от тьмы, а к свету.

– Ладно, заткнись. У меня сейчас нет времени ругаться с тобой.

Алина вяло махнула рукой, как бы нехотя и даже на миг улыбка нарисовалась на её бледном оживлённом личике.

Андрей отвернулся. Алина довольно сильно ударила себя кулачком в бедро за то, что едва не рассмеялась.

Бывшая невеста разместилась в кресле. Напряжение ненадолго погасло, и от этого стало легче и свободней всем, кроме неё.

Взглянув на сестру, она как будто нашла выход и приободрилась. Алина начала говорить спокойно и прямолинейно, явно пытаясь не увлечься и не разволноваться:

– Я вот смотрю на женишка своего… бывшего и думаю, так настойчиво думаю… А что, если я захотела над ним посмеяться ради одного только издевательства? Или из-за привычки? Ладно бы я в этом случае заранее всё задумала… А то нет… Этого даже предполагать нельзя. Я бы никогда до этого не дошла. Душой бы, правда, могла дойти, да вот разум бы отстал. Точно бы отстал. Но всё это может так выглядеть, если вы, конечно, не подозреваете, что я сегодняшнее наделала случайно или даже лучше сказать, спонтанно, да ещё и исподтишка. Такой разворот, кстати, мог бы быть очень в тему… Жених-то мой как раз этого и заслуживает, хотя я его не упрекаю и ни в коем случае не мщу, боже упаси, я его и не уважаю настолько… чтобы мстить. Так вот, исподтишка… Он ведь и хамит исподтишка, и любит исподтишка, и всё делает исподтишка. Ну вот, я могла поиздеваться над ним, зная это. Ох, будьте уверены, я знаю это, но я не издеваюсь над ним. Точнее, издеваюсь, но не из-за этого. Я вот сюда шла… Эту тащила за собой,– она небрежно кивнула в сторону Насти, брезгливо жуя виноград,– и мечтала: как было бы круто мстить за грязь какую-нибудь, причём такую… не очень вонючую. Аж замечталась, почти до слёз. И вдруг стало обидно, что это невозможно. Я шла и видела, как листочек зелёненький с ветки вдруг опускается в лужицу. В майский вечер. Почему он сорвался? Заболел?.. А рядом море сухого асфальта. А почему в лужицу?.. Да потому что ему так хочется, потому что никто, кроме него, не может понять, почему он туда падает. Что я? Я не мстила бы жениху. Даже если бы хотела. Я просто так, ради того, чтобы это было…

– Ну это уже психушка какая-то,– отвернулся Андрей и начал всматриваться в глаза Дмитрия, угадывая его домыслы.

– Что же он скажет?– спросила Алина. Она вдруг тоже стала ожидать чего-то от Дмитрия.

– А по-моему… Это не психбольница,– резко, с оттенком воинственности сказал он.

– Как?

– Я серьёзно…

Алина удивилась и на мгновение сбилась с того ритма игривости, с которым разговаривала до этого.

– Ясно… Нет, я-то знаю, что ты имеешь в виду, но ты объясни. Мне интересно, как ты собираешься в этом блудить.

– Смотри. Это не дуралейство и не безумие, это, что называется, беситься от жиру. Поняла?

– Фу, это грязно.

– А ты точно поняла?

– Поняла.

– А теперь смотри дальше. Можно говорить о каких-то чертях и быть сумасшедшим на самом деле. То есть таким, как, знаешь, наполеоны, ленины, гитлеры в дурдомах. Вот эти больные, но в другом роде. В самом настоящем роде, в самом первом. Им кажется, что вокруг них злые духи летают и всё такое прочее. А можно говорить о демонах и не быть дурачками. Вот эти-то безумцы, так сказать, от безделья. Или от избытка. Только у тебя другой избыток.

– Да,.. Избытки у нас с тобой разные,– рассердилась Алина, но словно не на Дмитрия, а на избытки.