Виолетта Лосева - Винтаж и рисунки на тему любви. «Ты так хотел, как я боялась. Интим. Безвиз. Ревю», «Сварщик и сольфеджио. Эротическая драма с элементами продакт-плейсмента»

Лена прошла на кухню разогреть ужин, а Виктор в это время смотрел на льющуюся воду и, в очередной раз, принимал решение. «Я сам выпутаюсь из этого клубка».

В это время на другом конце города удивительно красивая женщина сидела за столом на кухне и смотрела в одну точку. Одна за другой сигареты сминались в пепельнице, и дым от них рассеивался вокруг, образуя стойкий душный запах. Ира хотела забыться. Рядом на столе стояла откупоренная бутылка вина и бокал. С одной мыслью «куда я качусь», она наливала вино и пила маленькими глотками, с каждым глотком надеясь, что вот сейчас, сейчас, стресс, наконец, отпустит, напряжение улетучится и какая-нибудь спасительная мысль придет в голову.

Она хотела напиться до беспамятства, но сладковатое вино, только туманило взгляд, заставляло дрожать руки, а мозг работал ясно и четко. Ни одного желания или намерения, которые помогли бы ей встряхнуться и сбросить с себя окутавшее ее оцепенение, не приходило.

Ира курила, втягивая в себя едкий дым, и с каждой затяжкой надеялась, что вот сейчас, после этого вздоха, наконец, придет расслабление – ноги станут ватными, голова поплывет куда-то, и все мучительные мысли, стучащие в висках, улетучатся, и, наконец, придет одно спасительное решение, которое поможет не вслух, напоказ, а внутри себя, сказать: «А пошли вы все подальше… Все еще будет нормально…»

Но напряжение не спадало. То одна, то другая обида или унижение последних дней всплывали в голове и снова тупой болью долбили мозг, который, если давление ослабевало на мгновение, услужливо-предательски подсказывал: «А еще вот это… Ты забыла?». И снова все обрушивалось не нее и некуда было деться от себя.

Она никогда никому не жаловалась и ненавидела, когда ее жалели или даже сочувствовали. Потребность делиться с кем-то своими волнениями или неприятностями, давно уже покинула ее, оставив после себя осознание одного: чужим нет дела до твоей боли, а родным она болит вдвойне. А это значит, что никому нельзя говорить о своей боли. Первым – потому что, в лучшем случае, услышишь в ответ равнодушное «да, понимаю тебя». А вторым – потому что самой потом станет еще хуже от осознания того, что близкий человек думает о тебе и мучается вместе с тобой.

Одним твои неприятности покажутся мелкими и незначительными, другие сразу же попытаются найти виноватого, третьи будут причитать «ах, акая же ты несчастная», и это было еще хуже, чем осознание чьей-то вины или равнодушие.

Когда Ира выходила замуж, кто-то из родственниц сказал, глядя на жениха, который часназад стал ее мужем: «Не знаю, будешь ли ты с ним счастлива, но несчастна ты с ним не будешь!»

Так и получилось. А кто сказал «ты не несчастная, ты – несчастливая»?. Хотя… Что такое счастье для женщины? Семья? Дети? Работа? Муж? И как может быть счастливой женщина, если самой природой в ней заложено быть не всегда счастливой и вечно стоять перед выбором? Ведь возраст от 20 до 30 лет, самый плодотворный для карьеры, когда она уже и умна достаточно и не совсем неопытна, этот же возраст является лучшим для деторождения – сам Бог сотворил ее такой – мятущейся, терзающей себя.

Домашние хозяйки, сотворившие себе кумира из мужа, только потому, что он кормит ее и детей, или деловые женщины, презирающие борщи и пропускающие первый зуб своего ребенка… Кто из них может быть счастлив?

Но мысль о том, что у всех жизнь не лучше, а у некоторых даже хуже, – не утешала.

«Я должна взять себя в руки, – говорила Ира себе, чувствуя, что слезы катятся по щекам, – Я переборю себя. Я стану на ноги. Я докажу себе, что у меня все будет хорошо. Господи, я все перенесу! Помоги мне сделать счастливыми людей, которых я люблю. Господи, дай мне мужчину, который любил бы нас и мог хорошо обеспечить! Прости меня, Господи!»

Слезы текли у нее по щекам, а сигаретный дым се гуще и гуще наполнял маленькую кухню, все меньше и меньше оставалось вина, на которое она возлагала такие надежды, все тяжелее и тяжелее становились руки, сжимающие сигарету… А облегчение все не приходило.

«Слишком легко тебе живется, милая, – подумала она о себе. Ты стремилась к свободе – вот она, держи, ты ее получила. Никто не виноват, что ты теперь не знаешь, что с ней делать. Пожалуйста, иди на все четыре стороны, ты не связана, никому не надо отчитываться – делай, что хочешь. Никто не стоит над тобой и не связывает, если уж не чувствами, от которых не избавиться, то долгами…

Ты победила. Собственно говоря, это и не было борьбой: мужу с первого дня нужно было одно – чтобы его оставили в покое, и он не понимал, когда от него что-то требовали или просто ждали.

Ты всем доказала, что можешь быть самостоятельной и тебе не нужны советы. Ты можешь себе позволить жить по принципу, который объясняет все твои поступки: «Умные и так поймут, а перед дураками, тем более, не имеет смысла раскланиваться…»

Ты боролась за право никому ничего не объяснять и принимать решения – вот оно, твое право, как флаг у тебя в руках. Только вырвавшись вперед с этим флагом, ты и не заметила, что уже давно тебя никто ни о чем не спрашивает и ничего тебе не запрещает.

Кухня погрузилась в сумерки. Дождь кончился, и небо, очищаясь от облаков, темнело спокойно и мирно.

Женщина хотела, чтобы весь мир – и за окном в том числе – соответствовал ее настроению. Еще одно женское заблуждение – пусть будет дождь и град, и снег, и слякоть. Но сумерки опускались на омытую дождем землю и предвещали, что завтрашний день будет погожим.

Восемь лет было вычеркнуто из жизни. Восемь лет она пыталась объяснить этому безразличному человеку, этому самовлюбленному меланхолику, этому бессовестному… она уже даже не знала – кому… Посмотри, у тебя есть семья, у тебя есть сын. Поверни голову, посмотри – мы рядом. Опомнись, мы рядом с тобой!

Потом скандалы и слезы закончились, и на смену им пришло безразличие. Хочешь после работы встречаться с друзьями? Встречайся. Хочешь проводить время на даче без нас? Проводи. Хочешь принести домой работу и сидеть за столом всю ночь? Пожалуйста! Это нормально, когда наш сын живет у моих родителей, а я мотаюсь туда-сюда? Нормально?

Сначала она делала над собой усилие, чтобы не замечать всего этого. Муж воспринял это как неудачный воспитательный маневр, и не пришел со словами «я все понял, давай начнем с начала…» Не пришел.

Потом делать над собой усилие вошло в привычку, и уже не воспринималось как насилие над собой – ей действительно стало все равно.

Это принесло облегчение, но ненадолго.

Ты освободилась от своих чувств: и любви, и ненависти, и жалости, и презрения, и связана ты с ним только записью в паспорте, да и та никому не мешает. Ты свободна!

Но почему же тебе так плохо, если ты получила то, к чему стремилась? И когда же придет настоящее освобождение?