Дмитрий Богин - Сборник рассказов о Великой Отечественной войне. 75-летию Великой Победы посвящается!

– Слыхали его? Товарищ сержант. Ха-ха-ха! Товарищ старшина Линев. Ха-ха-ха! – воскликнул рыжеволосый сержант, потом повернулся к старшине и с низким поклоном заговорил:

– Ваше достопочтенное превосходительство! Ваша обожаемая светлость, Ваше пленяющее великолепие, товарищ старшина Линев, осмелюсь доложить…

Я в замешательстве переводил взгляд с одного на другого,будучи не в силах понять, что здесь такого забавного. Когда приступ смеха прекратился, старшина спросил, откуда я прибыл. Я ответил, и все сочувственно посмотрели на меня.

– Кончай ты тянуться, – сказал рыжий, – учебный полк под Ульяновском. Теперь понятно, почему так ведешь себя. Мы решили, что ты хочешь разыграть нас. Ну, что ж, добро пожаловать!

А дальше пошли самые обыкновенные армейские будни. Мы изучали тактику ведения боя, отрабатывали нормативы по стрельбе, ремонту и маскировке нашего танка. За этими обыденными занятиями мы не заметили, как пролетел очень жаркий летний месяц.

Дни казались однообразными, но мои шутники-товарищи вносили порою в них незабываемые моменты. И вот один из них.

…Когда утром входишь со свежего воздуха в переполненную казарму, вонь едва не валит тебя с ног, но привыкаешь даже к этому и через несколько минут засыпаешь под аккомпанемент храпа сослуживцев. Около полудня мы поднялись, и я принес обед с полевой кухни. Наконец-то там приготовили что-то приличное – гороховый суп. Тарелки наши были наполнены почти до краев. Вылизав их, мы расселись на полянке и, достав засаленную колоду карт, принялись, как всегда, за игру. Где-то среди деревьев щебетала птичка, почти возле нас лежала собака, лениво растянувшаяся под июльским солнцем. Вдалеке несколько женщин, работавших в поле, пели песни. Все выглядело так мирно и спокойно, что как будто и не было никакой войны. Так мы наслаждались жизнью до вечера. Под вечер, когда крестьяне стали возвращаться с полей, мы прекратили эту идиллию и отправились в казарму.

Как-то утром старшину Линева и еще одного командира танка вызвали к ротному. Через час Линев вернулся и радостно сообщил:

– Ребята, отправляемся в небольшую приятную экспедицию. Нам нужно выехать на равнину в двадцати километрах к югу и закопать там наш Т-34 так, чтобы над землей была только башня. Останемся одни в пятидесяти километрах от фронта, так что никакой стрельбы не будет. Мы должны находится там, радоваться жизни и ждать, когда фрицы прорвут наши позиции на фронте, и тогда вести огонь по их танкам. Позицию эту требуется удерживать любой ценой.

Незадолго до рассвета мы прикатили на свою новую позицию. Находилась она прямо посреди равнины с высокой, до плеч, травой. Было прохладно, а поскольку в танке были всего две штыковые лопаты и одна совковая, работать одновременно могли только трое, и у нас возникло соперничество за работу, чтобы быстрее согреться. Линев простер руку и заговорил лирическим тоном:

– Дети, детки, детишки! Разве не чудесно рыть землю здесь, на просторе? Смотрите, уже всходит солнышко, и бояться привидений больше не нужно. Станет тепло, птички споют нам множество песенок. Чувствуете на своих нежных щечках поцелуи свежего степного ветра? Чувствуете, как он играет вашими кудрявыми волосами?

Когда солнце поднялось повыше, рвения у нас поубавилось. Вспотев, мы начали снимать одну одежду за другой и, наконец, остались в сапогах и трусах. Но все равно обливались потом, и, непривычные к рытью твердой степной земли, руки покрывались водяными мозолями.

– Скажите, – воскликнул ефрейтор Поляков, – солдаты мы или землекопы? Спрашиваю исключительно из-за утвержденных профсоюзом расценок.

Мы постоянно обмеряли танк, чтобы определить, скоро ли яма будет достаточно глубокой, но в полдень, когда солнце палило нещадно, проработав семь часов, вырыли ее только наполовину. Старшина принялся клясть армию, а Поляков невинным тоном спрашивал, чувствует ли он нежные поцелуи степного ветра, радуется ли его сердце теплым лучам солнышка и воспитательному воздействию земляных работ? Линев в сердцах запустил в него лопатой, пошел и лег в тени танка.

– И чайной ложки больше не выкопаю. Без того хватает ям на этой войне. Доброй ночи!

Поляков, Шмелев и я копали полчаса, настало время Линеву с Федоровым сменить нас. После долгих препирательств мы загнали их, упиравшихся, в яму. Следующие два часа прошли нормально, потом продолжительность смен снизилась с получаса до пятнадцати минут, и, в конце концов, все мы пятеро, неспособные больше работать, лежали на спине, глядя в небо. Однако яму, хочешь не хочешь, требовалось вырыть, поэтому, полежав около часа, Линев с Федоровым поднялись. За ними вскоре потянулись и остальные.

В пять часов утра следующего дня яма была докопана, и мы загнали в нее танк. Быстро разбили палатку для сна, но, по слухам, эта местность кишела немецкими диверсантами, поэтому требовалось выставить караул. Мы не могли решить, кому заступать на пост первому. Посреди нашей громкой перебранки старшина неожиданно заявил:

– Я – старшина и не должен стоять на часах. Сами разбирайтесь.

С этими словами он накрылся одеялом и уснул.

– А я – сержант, – сказал рыжий. – Доброй ночи, дорогие детки.

– И будет поруганием армии, если ефрейтор унизится до обязанностей часового, – сказал Поляков.

Остались мы со Шмелевым, глядевшие друг на друга.

– Не будем нести караул, – сказал я. – Никаких диверсантов здесь нет.

– Ни единого, – подтвердил возмущенный Шмелев.

И мы все впятером легли спать.

Наутро первым из палатки вышел Шмелев. Мы захотели чай в постель, стали тянуть жребий, кому его готовить, и эта обязанность выпала ему. Через пять минут он крикнул с башни танка:

– Вылезайте быстрее, едет начальник части!

Мы выбрались наружу, чтобы нас не застали лежащими в палатке в одиннадцать утра. Но оказалось, Шмелев так пошутил, поэтому мы заползли обратно, улеглись и громко потребовали чаю. В конце концов, мы его получили. Но едва позавтракали, как Шмелев, понесший кружки обратно, вновь закричал:

– Ну придется вам опять вылезать! Живей! Едут полковник Васильев вместе с нашим ротным. Пошевеливайтесь, тупые свиньи, на сей раз – это правда.

Номы лишь рассмеялись, а ефрейтор Поляков в ответ крикнул, что, если он нужен полковнику, пусть Шмелев скажет, что его сегодня нет дома, и для пущей убедительности громогласно испортил воздух. Старшина Линев последовал его примеру.

– А ну вылезайте все! Хорошенькое дело! – Раздался голос снаружи, и принадлежал он полковнику.

Мы тут же высыпали из палатки. Вытянулись в струнку перед двумя офицерами, стоявшими у ямы с броневиками, одетые отнюдь не по-уставному. Полковник Васильев яростно сверкал на нас глазами. Его лицо было непроницаемым. Выглядели мы персонажами с юмористической картинки: на старшине были грязные кальсоны и нательная рубаха. Форменные галифе ефрейтора были заправлены в портянки, на шее было повязано полотенце. Нательная рубашка рыжего сержанта Федорова свисала поверх галифе, голову венчал танкистский шлем, одетый почему-то задом на перед.