Жанна Швыдкая - Метаморфоза. Декалогия «Гравитация жизни»

Крошечная спальня тёти Жени располагалась в смежной комнате, но попасть в неё можно было только через проходную гостиную, в которой на диване напротив телевизора было определено моё спальное место. Чтобы не загромождать гостиную, мой чемодан остался жить на веранде, там же за столом я могла решать задачи, которые задавали нам на двухнедельных подготовительных курсах при институте. Телевизор в доме работал громко и допоздна, а в это время, сидя напротив в широком мягком кресле, укрытом красной ковровой накидкой, и уложив ноги на низкий табурет с расшитой подушечкой, по вечерам похрапывала тётя Женя. Стоило ей перейти на кровать – сон тут же пропадал, и полночи она могла ворочаться с боку на бок или ходить по дому. Спать на диване в гостиной под храп тётушки и грохот телевизора, хотя и было сложно, но возможно, и я успокаивала себя тем, что до общежития придётся потерпеть.

Через коридор на гостиную посматривала кухня – место силы и «рабочий кабинет» тёти Жени. Светлая и довольно просторная, она вмещала традиционный советский гарнитур, холодильник последней модели, стол на шесть персон, газовую плиту и газовую колонку на стене. В углу был оборудован специальный стеллаж с внушительным арсеналом всевозможных мисок, сковородок и кастрюлей, словно пищу готовили не для двоих, а на всех соседей в округе. На центральной полке по росту выстроились разнокалиберные банки с сыпучими продуктами, в каждую из которых тётя Женя закладывала несколько зубков чеснока – от насекомых. Единственным недостатком был пол, покрытый крупными квадратами розовой и голубой мягкой, словно прорезиненной плитки, малейшая капля воды на которой превращалась в грязное пятно, поэтому свою бессменную вахту несли за дверью швабра с тряпкой.

Из окна кухни открывался дивный вид на сад – тихий оазис безмятежности, удивительным образом сохранившийся в сердце грохочущего города и простиравшийся до самого оврага в конце огорода. Таких оврагов, глубоко прорезающих древние холмы, на Киевщине несметное множество. Они скрывают в себе мощную природную силу и, устремившись в направлении Днепра, задают особый ритм рельефу. Овраг за домом тёти Жени ничем особо не выделялся, разве что своей невероятной глубиной, крутым нравом и напористым характером. Весной в нём бушевал мощный поток, закручивая в своих пенистых водах вырванные с корнем деревья, неизвестно откуда взявшиеся ржавые металлические листы и разномастный мусор, который местные жители в течение года в него регулярно сбрасывали. Овраг ревел, словно страшный зверь, угрожая человеку за его непочтение, и злобный грохот слышался даже в доме тёти Жени. Год за годом откусывая ломти плодородной почвы, овраг всё ближе подбирался к жилым домам, земля покрывалась сеткой трещин и медленно продвигалась к его клокочущей пасти. Забуриваясь корнями в землю, деревья рьяно цеплялись за жизнь, но каждую весну овраг поглощал ещё одну сливу или яблоню. Летом, словно насытившись, овраг начинал дремать, русло высыхало и зарастало высокой травой, но даже тогда не прекращались обвалы подмытого весенним потоком грунта. И хотя дом тёти Жени стоял почти у дороги, отголоски оползня отчётливо виднелись на его стенах и фундаменте, и по документам он имел статус аварийного. Каждый год на участок приходила комиссия с проверкой, государственные мужи дружно кивали головами, фиксировали разрывы предыдущих маячков, ставили новые, делали пометки в своих документах, обещали немедленно переселить и даже просили подготовить вещи к переезду, но через день о своём обещании забывали. Возможно, причина была в том, что внешне кирпичный дом выглядел очень добротно, стоял на высоком цокольном фундаменте, был оснащён газом, горячей и холодной водой, канализацией, а широкое крыльцо и светлая веранда навевали мысли о чём-то вечном и незыблемом. И если бы не перекошенный задний левый угол и зияющие прямо в стене сквозные трещины, предположить, что дом аварийный, было бы сложно. Даже регулярные походы тёти Жени с особыми презентами в нужные кабинеты не помогали сдвинуть вопрос с мёртвой точки уже восемь лет. На трёхкомнатную квартиру в современной новостройке, которая полагалась при переселении, каждый год находились более напористые претенденты, и, в очередной раз не дождавшись решения, тётя Женя пересаживала клубнику поближе к дому. Когда разбушевалась перестройка, мздоимцам рассыпающегося государства стало уже не до дома с трещинами – у них у самих почва уходила из-под ног, а под каток перемен попасть можно было в любой момент. Неофициальные расценки на официальные государственные услуги галопировали быстрее инфляции, и тортом, даже трёхэтажным, решение уже было не протолкнуть. Тем не менее благодаря тёте Жене и её дому у меня появилась реальная возможность сделать первый шаг в мою новую жизнь. Конечно, смелости и мужества, как было в случае с родителями, решившими перешагнуть из жителей села в городской рабочий класс, от меня судьба в данном случае не требовала, но чтобы провинциальной девочке закрепиться в столице, напористости ей требуется на порядок больше, чем местной сверстнице, – это я прекрасно понимала.

Я точно знала, что поступлю, поэтому с первых дней своей новой жизни с удовольствием примеряла на себя образ столичной барышни. Мне нравился Киев. Это была любовь с первого взгляда – любовь неискушённой девочки к отъявленному щёголю. Шаг за шагом я впитывала этот город, запускала его в себя, вдыхала его ароматы, упивалась звуками, наслаждалась его темпераментом. Я представляла, каким он будет осенью, когда начнутся занятия и на клумбах вдоль проспектов вспыхнут огненные чернобрывцы. Воображала, как буду гулять зимой по его заснеженным паркам, а весной – любоваться аллеями цветущих каштанов. Я была уже в нём. Я растворялась. Для полной ассимиляции мне предстояло разобраться с самыми простыми вещами, и сделать это требовалось скрытно, чтобы ни тётя Женя, ни Игорь не догадались, что я не могу даже трамвай от троллейбуса отличить.

Для начала предстояло освоить путь от дома до института, который занимал около часа, но в моём случае – почти два. Первый отрезок я преодолевала на автобусе, но дальше, вдоль проспекта Победы, предпочитала идти пешком, боясь сесть не на тот рогатый автобус. В метро я тоже спускалась нечасто, всячески избегая встречи с движущимся эскалатором и его хищными ступеньками, так и норовившими прищемить мою ногу. Подземные переходы напоминали мне детскую игру «в пятнашки», и, чтобы попасть в требуемую точку на противоположной стороне улицы, приходилось устраивать многоходовку. Но больше всего меня поражало то, как среди всех этих указателей, светофоров и пересекающихся улиц огромные массы людей немыслимым образом умудрялись перемещаться, не наступая на пятки и не наталкиваясь друг на друга.