Жанна Швыдкая - Метаморфоза. Декалогия «Гравитация жизни»

Тем не менее среди всего нового и неизведанного, что день за днём являл мне Киев, было нечто, сразившее меня с первого мгновения, впечатавшееся в моё сознание, наполнившее меня до краёв и пребывающее со мной всю жизнь. Архитектура. Впервые в жизни я открыла для себя архитектуру. Это случилось как-то легко, словно глаза вдруг распахнулись и наполнили сердце гармонией и красотой. Конечно, по фильмам и литературе я знала, что кроме однотипных спальных коробочек и хат в селе существуют ещё и красивые дворцы, как в Ленинграде, но одно дело – загрузить картинки в свой разум, и совсем другое – осознать. Я осознала. Осознала в ту самую минуту, когда впервые увидела монументальное здание Института народного хозяйства с огромным гербом СССР и грозно смотрящими свысока серыми колоннами. Казалось, что у моих мурашек на коже запрыгали собственные мурашки, и каждым вздыбившимся волоском я ощутила всю мощь и силу народного хозяйства страны. Именно эта первая встреча со сталинской архитектурой пробудила во мне тягу к величественным зданиям, вызвав огромное уважение к гению, её создавшему. Следующим шагом меня ждал Крещатик. Целостный и завершённый, он казался вершиной творения. Каждое здание стояло строго на своём месте и являлось неотъемлемой частью единого архитектурного ансамбля. Никогда раньше ничего подобного я не видела, как и не догадывалась о том, что здания могут оказать на меня настолько сильное воздействие. Впервые я почувствовала, что они способны возвеличивать, придавать уверенности, наполнять энергией, что в их власти подавлять человека и почтенно удерживать на расстоянии, не позволяя нарушать их собственные границы.

Центральная площадь, обрамлённая каштановыми аллеями, по своей форме и сама напоминала каштан, мощный ствол которого прорастал из Крещатика, а семь сбегающих с холмов улиц, словно ветки, формировали раскидистую крону с полукруглой площадью и фонтаном «Дружба народов» в центре. У фонтана было всегда многолюдно, но при этом как-то бессуетно, словно расплавленное июльской жарой время остановилось передохнуть в его живительной прохладе. Оно садилось на скамейку и, закрыв глаза, подставляло своё круглое лицо разлетающимся по ветру брызгам, ловило в струящейся воде ускользающую радугу, а затем облизывало подтаявшее эскимо на пахнущей молоком деревянной палочке.

Напротив площади, на Печерском плато, возвышалась гостиница «Москва». В угоду хрущёвской борьбе с излишествами верхушка сталинской высотки была «срезана» неумелой рукой, лишив здание запланированных башен и шпиля. Архитектурная ампутация уменьшила его высоту почти в два раза, но даже в таком виде оно являлось центром зрительного и эмоционального притяжения площади. Великий дух рождал великие проекты.

Ни я, ни Крещатик тогда ещё не знали, что спустя всего несколько лет череда разношёрстных независимых от исторического прошлого «улучшений» превратит площадь Октябрьской Революции в Майдан Незалежности, и архитектура, поставленная в услужение меркантильным потребностям обмельчавших душонок, выступит достойным отражением времени и царящих в нём нравов. Моя любимая площадь превратится в подобие детской песочницы с хаотично разбросанными игрушками; на фасад здания Дома профсоюзов водрузят огромный экран для трансляции рекламных роликов; на крышах величественных зданий вспыхнут короны из вывесок рекламодателей; исторический центр задохнётся от взметнувшего вверх частокола зданий из стекла и бетона, довлеющего над золотыми куполами древней Лавры, а сама площадь – живая сердцевина Киева – станет пульсирующим майданом протестов. Но это всё будет потом, а пока, широкая и просторная, она свободно дышала, а вместе с ней так же легко дышала я.

Занятия на подготовительных курсах института проходили в первой половине дня – свободного времени оставалось предостаточно, и шаг за шагом, непременно пешком я познавала столицу. Первым делом разведала территорию вокруг института, недалеко от которого обнаружила зоопарк. По телевизору я, конечно, видела зоопарк, но к рычанию хищника в нескольких метрах от своего уха оказалась как-то не готова. Похоже, моя взметнувшая гейзером реакция не понравилась не только тигру в клетке, но и мамочкам с колясками, и, уловив их косые взгляды, я мигом ретировалась к лотку с мороженым. Конечно, увидеть впервые живого волка или медведя в восемнадцать лет не менее любопытно, чем в пять, но именно в восемнадцать лет человек в состоянии осознать, что быть счастливым в клетке невозможно. Я это понимала как никто другой. Моя клетка распахнулась. День за днём я раздвигала границы освоенных мной территорий, наматывая круги по городу, то последовательно расширяя, то целенаправленно сужая в направлении центра.

На Крещатик мы с Ириной приезжали по вечерам, придумав для своего «выхода в свет» неоспоримый аргумент: позвонить родителям. Стационарного телефона в доме тёти Жени не было, и единственной возможностью поддерживать связь с родными оставалось районное отделение связи или Главпочтамт на Крещатике. Заказав звонок на конкретный номер, мы ждали минут двадцать своей очереди и, получив приглашение в кабинку, снимали телефонную трубку и разговаривали с уже ожидающим на том конце абонентом. Перед поездкой на почту мы с Ирой по полчаса подбирали наряды, выводили под глазами тонкие чёрные стрелки наслюнявленным карандашом и пережаривали волосы беспощадной плойкой. Тётя Женя, конечно же, всё понимала, но делала вид, что ни о чём не догадывается.

С Ириной мы были хотя и одногодки, но она выглядела совсем взрослой девушкой. Высокая, стройная брюнетка с копной густых завитых волос ниже плеч и красиво оформленной фигурой, она приковывала к себе взгляды мужчин всех возрастов, стоило лишь нам выйти на улицу. Неспешно прохаживаясь мимо ребят с гитарами и многочисленных групп курсантов, заполонявших по вечерам всю площадь на Крещатике, мы откровенно «стреляли глазками», всем своим видом давая понять, что не прочь познакомиться. Впервые в жизни избавившись от родительского надзора, я делала свои первые шаги в огромном мире возможностей, но хотелось лишь одного – того, чего так недоставало в детстве и о чём я так мечтала в юности, – я жаждала любви. Большой, чистой, настоящей любви – такой, как в книгах, которых на школьных каникулах я перечитала огромное множество. Я хотела, чтобы кто-то наконец обратил на меня внимание, сказал хорошие слова, погладил по голове, обнял и поцеловал. Но то ли парни попадались не те, то ли я ещё не дотягивала до уровня столичных барышень – ничего романтичного из этих двухнедельных вечерних выходов у меня не завязалось, и все свои нерастраченные чувства я отдала городу, с каждым днём всё сильнее в него влюбляясь.