Сергей Сергеев - Euthanasia. Цикл историй

Благодарности:

Ада Рождественская

© Сергей Владимирович Сергеев, 2020

ISBN 978-5-0051-2585-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Новую историю повествую я вам ныне. С тех пор, как таинственная Ева Рейтер возникла из ниоткуда и непонятно где, я поведал вам несколько историй. Эта история не является ключевым пазлом всей картины, она не отличается от когда-либо написанных и в ней нет ничего особенного, но только в этой истории одно рукопожатие меняет целый мир, и только в ней ничего не имеет смысла, а все значимое равняется нулю.

До развязки всего, что происходит – далеко, и, признаться честно, я сам ничего не знаю и не понимаю, но каждый шаг приближает нас к концу, и сегодняшний шаг – эта история.

Ева, сидя на парящем кресле у обрыва вселенной, перелистывала страницы одной и той же книги. Каждый раз она читает только её.

– Готов ли ты, мой милый мальчик, погрузиться вновь в сознание чужое? – не отрывая взгляда от книги, спросила Ева.

– Не уверен, что переживу очередные страдания, – ответил я.

Ева подняла глаза и, убрав волосы за ухо, сказала:

– Мой свет родной, сейчас не можешь умереть ты, ведь конец ещё не показался.

– Сколько ещё мне это терпеть? – нервно спросил я.

Закрыв книгу и положив ее в сумочку, закрепленную у нее на поясе, Ева встала и направилась ко мне по светящейся тропинке.

– Должен понимать ты, что известно ровно столько мне, сколько и тебе.

Поправляя платье, Ева присела на корточки, смотря на меня сверху вниз.

Прислонив руку к моей щеке, она сказала:

– Родной мой мальчик, ещё немного потерпеть придется.

– Что ж…

Ева едва заметно улыбнулась, а затем наклонилась и оставила мягкий поцелуй на моих губах.

Из открытого окна дул ветер, развевая занавеску, а звук шагающей стрелки нарушал гробовую тишину.

В кабинете стояло напряжение.

Капли пота стекали по вискам доктора. Изучая результаты анализов, он нервно постукивал пальцем по столу. Еще пять минут назад он изучил их, а сейчас просто пытался потянуть время, думая, как же лучше сообщить поставленный диагноз.

Такое ощущение, будто он ещё новичок в этом деле. Видно, как ему страшно сделать приговор.

Все плохо, судя по всему.

Слегка кашлянув, он дрожащим голосом прервал свое безмолвие:

– Результаты биопсии показали, что у вас гепатоцеллюлярная карцинома второй стадии. Сожалею…

Рак печени, проще говоря.

С этого момента мою оставшуюся жизнь можно было наблюдать на циферблате часов.

Время.

Секунды в спешке утекали в вечность.

Меня сковал холодный ужас.

На слова доктора я ответил вздохом, который был похож на падение тяжелого груза с плеч.

– Я пропишу вам курс лечения, – черкая корявым почерком по листу бумаги, сказал доктор.

– Не нужно, – отразил я.

– Простите? – в недоумении спросил доктор, подняв на меня глаза.

– Какова вероятность, что болезнь отступит?

– Если своевременно принять необходимые меры, начать правильное лечение, то шансы значительно возрастут.

– У меня как минимум нет денег, чтобы лечить рак. Понимаете?

Доктор молчаливо опустил глаза.

– Ну вот.

– Ну, есть же различные благотворительные организации…

– Я лишь потрачу время впустую, надеясь, что кто-то мне поможет.

– Я вас не понимаю…

Не хочется мне последние дни своей жизни гнить на больничной койке рядом с такими же умирающими людьми, что непонятного-то?

– Это мой выбор, не берите в голову.

В кабинете вновь повисло молчание. Решив, что разговор исчерпан, я встал и направился к выходу.

– Вы уверены? – переспросил доктор.

Взявшись за ручку двери, я остановился, а затем оглянулся и с улыбкой ответил:

– Я уверен.

Конечно, мне хотелось бы вылечиться; конечно, мне хотелось бы продолжить свое жалкое существование – мне всего этого хотелось бы. Но как я и сказал тогда, в том кабинете, смысла в этом нет. Во-первых, слишком поздно спохватился, а во-вторых, лечение таких болезней, как рак, стоит невероятных денег. Если учесть, что у меня нет семьи, а теперь уже и работы, то шансы выздороветь ни то что малы – их попросту нет. А еще говорят, что здоровье за деньги не купишь.

Чушь.

Знаю, я очень пессимистично отнесся к этому, но в то же время я взглянул правде в глаза. Мне остается лишь смириться.

Смирение.

Смерть.

Не то чтобы я прям переживал из-за этого – мне просто страшно. Мне кажется, что люди боятся не смерти, а неизвестности, которая их ждет. Страх перед пустотой, что темнее тьмы в безлунную ночь.

Страх.

Но иногда кажется, что смерть – это ключ, который сделает нас свободными от оков.

Свобода.

Наши души устремятся в бесконечную вечность, в ту самую непроглядную пустоту, где наш полет отзовется эхом.

После пережитых страданий, после пережитой боли, стольких испытаний и пыток, которые устроила нам жизнь, окунуться в пустынную тьму – истинное наслаждение.

Жизнь – голгофа?

Смерть – наслаждение?

Сейчас, время от времени, я подрабатываю, рисуя картины на заказ, ведь рисование – это единственное, что меня увлекает. Живопись расслабляет. Благодаря ей я отвлекаюсь от внешнего мира, забыв о проблемах и делах. Взяв в руку кисть и, коснувшись ею чистого холста, я тут же ухожу в себя и полностью отдаюсь фантазиям, а затем четко воплощаю их, придавая форму и цвет.

Иногда хочется нарисовать свой мир. Но я не могу. Сколько бы я не думал, я не могу понять, каким бы я хотел видеть его.

Если подумать, то внутри каждого человека целый мир.

Наверное, в моём не было бы людей, потому что я устал.

Я устал от всего, что копится внутри меня. Я максимально отстранился от всех, но продолжаю их встречать: на улице, на работе, в телевизоре, в интернете – они везде. Они везде и считают, что имеют на меня право. Они думают, что могут ворваться в мой мир и построить в нем свои правила и законы. Но это мой мир, понимаешь? Он мой и ничей больше. Ты говоришь, что тебе плевать на него, но всё равно врываешься туда и забираешь всё, словно грабитель, угрожающий мне. Грабитель людских душ.

Ты не хочешь засорять свой мир чем-нибудь дурным и используешь других, словно место для отходов, как свалку для мусора, убивающую Землю. Ты думаешь, что можешь использовать меня как хранилище для своих болей и страданий, убивая меня. Я – человек, и мне свойственно чувствовать боль других, и мне жаль, что мой мир не забытый ледник, а тёплый материк, и я просто не могу стать другим. Мой мир не отличается прочностью от твоего – он такой же хрупкий, и у него есть свой предел вместимости, как у уличной урны. Урна забивается доверху, а затем ее чистят. Так кто же очистит мою «урну»?