Анатолий Козлов - Поезд до станции Дно

– Ты поговори мне! – крикнул вдогонку отец, – тоже мне взрослый! В штанах, видать, уже созрело, а в голове ещё не сеяли…

А вскоре случилось и то, чего Рома опасался больше всего – про Сонькин интерес к нему прознала Алёна. Да и не мудрено в городе – где всех-то жителей тысяч десять, и почти все друг друга знают.

– Что это Сонька за тобой бегает? – спросила однажды вечером Алёна с ходу, придя на круг и подойдя к стоящему в стороне Роме.

– Он от неожиданности смутился и ничего умнее не придумал, как отпереться.

– Кто это тебе наврал?

– Про дедушку Пихто слыхал? – продолжала наступать Алёна. – Бабий телеграф передал.

– Ну и врут всё…

– А про то, что вы с Минькой Крутиковым к ней ввечеру ходили – тоже врут? А?

Рома молча пожал плечами.

– А ну-ка, – приказала Алёна, – погляди мне в глаза… Врут… Бесстыжий! За твоё враньё тебя Бог накажет!

– Так ты же говорила, что Его нет.., – искренне, но необдуманно брякнул Рома.

Алёна в гневе задохнулась и встряхнула так головой, что косынка сбилась назад.

– Подлец! – крикнула она звонким детским голосом и, влепив Роме пощёчину, убежала с глазами, полными слёз обиды.

Нешуточные, неюношеские страсти закрутились вокруг Романа. Впервые столкнулся он с настоящей женской ревностью, вызревшей в молоденькой девушке. Но ещё более серьёзной была страсть взрослой, опытной женщины, своевольной, развратной, привыкшей к самочинству и потаканию собственным прихотям, готовой идти на всё ради своих интересов.

И теперь Рома, раздосадованный на собственную глупость и на Алёнино недоверие, хотел возмутиться. Он собрался было серьёзно возразить отцу, но набрав воздуху, только и успел сказать:

– Ну, батя.., – но осёкся и, с изменившимся лицом, посмотрел за борт. – Тихо! Шнур повело.., – и тут же взглянув поверх плеча отца, крикнул: – Смотри!

Макаров старший оглянулся и успел увидеть, как огромная рыбина плюхнулась в воду.

– Кор ы ш, ей-Богу, корыш, батя! – азартно крикнул младший Макаров.

– Ба-а-атюшки, – покачал головой отец. – Ить он, варнак, груз и ло со дна поднял, а оно поболе десяти фунтов!

– Греби, батя, – командовал младший Макаров.

Грести ― работа нелёгкая, но при проверке перемётов ― это ещё и особое искусство. Надо всё время подгребать против течения, чтобы не тянуть шнур, и в то же время идти вперёд «по шнуру», но и не загнать его под лодку, не зацепить веслом. Отец Макаров прибавил ходу, вертя головой во все стороны. Сын крепко держал одной рукой крюк, а второй, дотянувшись и помогая себе ногой, подтянул острогу и багорец.

– Как подойдёт, – поучал с остановками, часто дыша, отец, – бей острогой. Только не в башку бей, соскользнёт. Бей в хребёт, чуть сбоку, рядом с панцирем.., потому самую спину тоже не пробьёт, а багром под жабру.

Макаров-младший напряжённо всматривался в воду туда, где шнур уходил в глубину.

– Самая стремнина тут, ишь, как несёт…

– Чё ж ты хочешь, – подхватил отец, – Йертышь ― Землерой!

– Держи по шнуру, бать! Вниз пошёл – ко дну!

– Щас оттолкнётся и вверх хопнет! – сказал отец с опаской.

Но рыбина, видимо, давно сидела на крючке, устала и, поднявшись из глуби, встала против течения.

– Вот он, аккуратнее греби.

Старший Макаров грёб уже, повернув голову за спину ― по ходу лодки. Он видел, как поднялось из глубины чёрное тело корыша – так здесь на Иртыше называли самца стерляди, а также небольших осетров. Стерлядь в длину растёт мало, взрослые особи чуть больше полуметра, зато продолжает расти в ширину и в Иртыше могла нагулять больше тридцати килограммов.

Младший Макаров схватил острогу и багор. Багор переложил в левую руку, в которой уже держал крюк, а правой нацелил острогу. Как только корыш подошёл к лодке, он зацепил карабин за ввинченный в край борта лодки крюк и без замаха, но с силой вонзил острогу в спину рыбине рядом с острыми щитками, идущими вдоль всего хребта, и тут же цепанул её багром под морду. Макаров-старший бросил вёсла и, схватив второй багорец, подцепил рыбу за брюхо ближе к хвосту. Они мгновенно, как по команде, перекинули рыбу через борт лодки, и Макаров-старший тут же треснул её по голове обухом топорика. Корыш затих.

– Смотри, – сказал он, – второй крючок хвостом зацепил. Крепко сел, не ушёл бы. Они быстро насадили новых червей особым способом – «ёлочкой», опустили снасть в воду и только тогда глубоко вздохнули и хорошенько осмотрели рыбину.

– Во каркадил-то, – изумился младший Макаров, разглядывая чёрную колючую тушу, остроносую морду с усами, короткий костяной выступ носа. – Пуда полтора, а, батя?

– Поболе.., – деловито ответил отец, – Ну, с почином тя, Роман Романыч!

– И тебя, бать! Слава тебе, Господи!

Оба перекрестились.

– Язви тя в душу! – вдруг выругался отец. – Руку-то всю раскровянил ― это я его с горячки рукой за хвост сграбастал… Ничего, рукавичку надену, – сказал он, опуская в воду, проколотую рыбьими шипами руку – Ну, давай к берегу, садись на вёсла. Поедем второй проверять…

Рома сел на вёсла, сделал несколько энергичных гребков и вдруг громко запел в такт взмахам вёсел:

Скакал казак через долину,

Через маньчжурские края!

Эту песню принёс с войны отец, который, тут же и подхватил:

Ска-а-кал казак через долину,

Через маньчжурские края!

Эх, Любаша, Любаша, Любушка моя!

Если любишь – поцелуешь, милая моя!

И так каждый день часа по три, да ещё подготовка, да ремонт снастей. Потому что стерляжья пора короткая ― ещё неделя, чуть больше, и выпадет мотыль. Весь прибрежный песок и воду покроет белёсый пушок ― трепещущие крылышки насекомых. Этот день ― самый пик. Если не проворонишь, можно на закидушки небольших стерлядей натаскать. Берёшь мотыля прямо из-под ног, насаживаешь пучком и только успевай вытягивать. А потом всё. Уже на следующий день рыба словно вымерла. Обожравшись мотыля, она уходит вглубь, сытая, отяжелевшая. Теперь ей твоя приманка ни к чему. С этого дня до осени корма в реке полно. А осенью опять… Но Макаров-старший осеннюю рыбалку не любил ― холодно, пасмурно, дожди опять же, ветер пронизывающий. В Иртыше после Ильина дня купаться не принято ― вода в одночасье становится студёной. Иной раз и на воздухе, на берегу – на высотке, даже припекает, а к воде спустишься – стынуть начинаешь. Бывает, конечно, кто раздухарится или после бани – в реку, или спьяну, но это редко, не принято так. А после бани ― и так круглый год, баньки и ставят поближе к берегу.

Словом, старший Макаров, как мужчина серьёзный и основательный, рыбачит только пару недель в году. Младший же, так и всё лето до холодов. Прихватит с собой братьев-погодков ― восемь и семь лет, Тишку и Оську, и на удочки таскают чебаков 16 16 Чеба́к (сибрская плотва), рыба семейства карповых да ершей, а то и судачков на живца ― на малька. На уху всегда спроворят. А то и на жарёху. Опять же – коту всегда перепадает. Тот уже давно их ущучил. Они только за удочки, кот уже тут: мур-р, и за ними следом, как собачонка, бежит на берег. Сядет у ведра и ждёт, когда мелочёвку ему кинут. Глаза сощурит, шерсть распушит ― пушистый кот, сибирский, сидит и ждёт. А натрескается рыбки и домой отбывает ― серьёзный кот, самостоятельный.