Мила Никова - Каштановая Долина

Каркси заскрипел зубами. Он чувствовал себя препротивно, к тому же к разыгравшейся мигрени подключилось какое-то смутное ощущение надвигающейся неприятности. Камердинер принес ему на подносе запотевший графин с водой и стакан. Каркси, не церемонясь и игнорируя стакан, запрокинул голову и стал жадно пить прямо из графина. Холодная вода обожгла горло и потекла живительным потоком по воспаленному алкоголем пищеводу.

Он прошел в мраморную ванную комнату и нырнул с головой под воду с плавающими кусочками льда. Тысячи колючих иголок вонзились в тело. Это была целая армия, сражающаяся против прыгающих иероглифов, эха, бьющего в ушные перепонки, – против всего похмельного синдрома, напавшего сегодняшним утром на Каркси.

Несколько минут в ледяной воде решили исход поединка.

Завершил победоносную атаку генерал Кровавый Ростбиф – наголо разбил неприятеля, окончательно выгнав его остатки из тела хозяина. Лишь маленькое ощущение грядущей неприятности, затаившись, избежало возмездия.

Посвежевший и повеселевший Каркси вскрыл конверт: неприятность так и запрыгала среди строк, отпечатанных симпатичной секретаршей в конторе нотариуса мистера К.

Он развернул послание.

« Уважаемый мистер Каркси Алерамо!

Этим письмом я вынужден уведомить вас о кончине вашей достопочтенной бабушки – графини Джизеллы Алерамо.

В связи с этим прискорбным событием я приглашаю вас на оглашение завещания, составленного графиней в отношении наследства. А также имею честь вам сообщить о том, что в сейфе моей конторы лежит письмо на ваше имя».

Далее следовали дата, когда нотариус будет рад принять наследника, и перечисление достоинства услуг, кои оказывала контора душеприказчика.

Каркси помрачнел. Зная характер своей бабули – своевольной и взбалмошной старухи, – он вполне мог остаться без состояния.

Впрочем, претендующих на наследство почти не было. Мать после смерти отца Каркси, едва выдержав траурный срок, с облегчением поменяла черное глухое платье на декольтированные наряды, попудрила носик и укатила в Европу на знаменитые балы невест. Там довольно быстро окрутила какого-то престарелого барона, выдав последнему умопомрачительную порцию ласк, от которых барона чуть не разбил паралич, настолько сильной оказалась любовная лихорадка. Все закончилось, как она и хотела – белым платьем, фатой и обручальным кольцом. Каркси поморщился, словно от зубной боли, когда вспомнил весь этот маскарад замужества мамочки.

После отца остались только многочисленные долги, поэтому мамулю свою Каркси очень понимал. Замок, в котором он проживал, принадлежал его деду, но тот, умирая, составил завещание в пользу своей супруги – графини Джизеллы Алерамо. А вот как распорядилась имуществом сумасбродная графиня, Каркси представлял с трудом, а потому вероятность потери замка была вполне реальной.

В назначенный день Каркси нарисовался в конторе нотариуса господина К.

Наметанным глазом развратника погладил округлости встретившей его помощницы. Но та тоже имела некоторый опыт и послужной список любовников, поэтому встретила его взгляд смело, улыбнулась краешком губ и демонстративно отвела глаза. Равнодушно сказала:

– Господин К. ожидает вас в кабинете.

Каркси еще раз пульнул в ее сторону многообещающий взгляд и вошел в кабинет. Там он, демонстрируя, кто хозяин положения, небрежно развалился в кресле напротив нотариуса.

Господин К. – плотно сбитый человек с совершенно лысым гладким черепом имел лицо, изборожденное глубокими морщинами. «Словно завещания на его лице пишут», – подумал Каркси, отметив про себя столь бросающееся в глаза противоречие гладкости черепа и морщинистости лица хозяина кабинета.

Нотариус взглянул на посетителя сквозь стекла очков в тонкой золотой оправе, этакого неброского проявления своего хорошо оплачиваемого занятия и щедрых комиссионных многочисленных клиентов.

– Прежде чем ознакомить вас с завещанием, мистер Каркси, – взгляд нотариуса, увеличенный линзами, вновь устремился на наследника, – я должен исполнить просьбу графа и передать письмо, адресованное вам.

С этими словами он протянул Каркси темно-синий конверт из бархатистой бумаги, на котором красовался серебристый вензель семейства Алерамо.

– Так давайте же, я прочту его немедленно.

Взяв в руки конверт, Каркси вдруг вспомнил себя в детстве, когда он, взобравшись в глубокое кресло, любил сидеть в кабинете деда и наблюдать, как тот пишет письмо – аккуратным каллиграфическим почерком, буква за буквой. Перо слегка поскрипывает, процарапывая дорожку, и она тут же заполняется фиолетовыми чернилами, словно капилляры кровью – голубой кровью благородной семьи. Дед, чопорный господин, писал неспешно, отдаваясь неторопливому процессу излияния своих мыслей на бумагу. Он откидывался в кресле, смотрел поверх головы внука, вовсе не замечая его присутствия, ждал, когда высохнут чернила, а затем из черепаховой коробки доставал те самые синие бархатистые конверты. Вкладывал в него белый сложенный лист и, полив горячим сургучом, который тут же томился на изящной спиртовке, припечатывал оттиск фамильного вензеля.

Все эти мысли и воспоминания пронеслись в голове Каркси. Именно конверт, а не смерть бабушки, чуть царапнул сердце и ухнул в темницу памяти, куда Каркси заглядывать совсем не любил и даже бывал очень зол, если слышал из той темницы слабый шепот скелетов.

Инга рассматривала содержимое шкатулки и соображала, что в этих вещичках может быть удивительного, как об этом, захлебываясь в эмоциях, вещала ее подруга Марта.

Несколько птичьих перьев, засушенная лапка, вероятно, той самой птицы, и горсть каких-то оранжевых шариков, напоминающих бусины кораллового цвета.

– Инга, это какая-то мистика, я отправлю тебе эти бусины по почте. Нет, почтой нельзя, вдруг потеряют… Ладно, что-нибудь придумаю. Ты обязательно должна разобраться в этой истории, обязательно! Ты слышишь меня? – Марта на том конце провода сдвинула бровки домиком, как она делала всегда, когда ей казалось, что ее не слушают. – Алло, Инга, ты слышишь меня? – домик вознесся высокой крышей в небо. – Алло, Инга… Вся надежда на твои способности. Все подробности я расскажу тебе при встре…

Окончание фразы оборвалось.

Наверное, снежная лавина сошла и погребла под собой и Марту, и ее звонок… «Тьфу, типун мне на язык, разве так можно думать о подруге?» – Инга засмеялась про себя, представив красный помпон шапки словоохотливой Марты, торчащий из сугроба.

«Марта-Марта… Моя любимая стремительная Марта, опять носишься по склонам Доломитовых гор, подгоняя и одновременно успокаивая свой темперамент? А я уже соскучилась по тебе, мой сплошной ураган мыслей, эмоций, жажды и неиссякаемого оптимизма. С таким запасом не мудрено вызвать шквал снежной бури».