Мила Никова - Каштановая Долина

– Ну да, он же погиб, я совсем забыл. Извини, мама – и Томас уткнулся в ее колени.

С того времени Тома и думать больше ни о чем не могла, только о птице. Она сходила на птичий базар, расспросила местных мальчишек-птицеловов, но такой птицы никто не знал. Все лишь недоуменно пожимали плечами и предлагали купить черную умную галку, заливистого кенаря и даже африканского попугая. Но только не серую с хохолком говорящую птицу.

Тома уже совсем отчаялась найти такую и уговаривала Томаса на лесного дрозда, но мальчик упрямо крутил головой и настаивал на своем. «Уж не отцовский ли характер в нем начал проявляться?» – подумала про себя Тома.

И однажды, когда она по просьбе тетушки Чины отправилась закупать орехи для сдобного печенья, Тома увидала ту самую птицу.

Серая некрупная птица с алым хохолком, что украшала ее миниатюрную головку, сидела на изгороди и косила агатовым глазом на кур, что копались в придорожной пыли, выискивая что-то там своими чумазыми клювами. И вдруг Тома явно услышала, или ей все-таки показалось, как слегка трескучий голос произнес:

– Ну что за манер-р-ры? Ковыр-р-ряться в пыли… фу, какая пошлость.

Тома обернулась в поисках голоса, но поблизости никого не было, только птица и куры…

Томе была абсурдна сама ситуация, но тем не менее она подошла к изгороди и сказала, обращаясь к птице:

– Простите, вы умеете разговаривать?

Птица уставилась на нее своим агатовым глазом и сделала вид, что не понимает Тому.

– Не могли бы вы стать другом одному маленькому мальчику? – снова спросила Тома.

Птица переместилась по изгороди, покрутила маленькой головкой, приводя в движение свой красивый хохолок:

– Др-р-ругом? Нет, – вдруг ответила она и снова устремила на Тому свой блестящий агатовый глаз: – Подр-р-ружкой…

– Что, простите? Я не расслышала, – переспросила Тома.

– Я девочка, – сказала птица, – поэтому могу стать только подр-р-ружкой мальчику.

– Это я и имела в виду, – обрадовалась Тома, – пойдемте? Полетимте… – запуталась она в словах. И засмеялась от того, что разыскала для сына птицу.

– Позвольте пр-р-редставиться: Чаколита, для своих просто Чака, – застрекотала птица и, снявшись с изгороди и сделав круг над ничего не подозревающими курами, уселась на Томино плечо. Так они и отправились домой.

Томас от вида Чаки пришел в неописуемый восторг, он прыгал на месте, смеялся и хлопал в ладоши.

– Мамочка, да ведь это та самая птица, про которую я тебе говорил. Я же говорил, говорил тебе, что есть такая птица на свете. Я даже знаю, как ее зовут.

– И как же? – спросила Тома.

– Мою птицу зовут Чака, ведь так? – Томас поискал глазами пернатую подружку. Та с самым независимым видом сидела на высокой спинке кровати и чистила свои перышки.

– А где я буду спать? Мне нужен отдельный домик с жер-р-рдочкой и плотными штор-р-рами, я люблю засыпать в абсолютной темноте, – заявила она.

Томас снова захлопал в ладоши и пообещал, что завтра собственноручно изготовит ей такой домик, а сегодня рад уступить ей свою подушку и одеяло, только чтобы ей было комфортно.

Чака великодушно махнула своим хохолком, дескать, согласна.

Но Томасу, конечно, долго не спалось в эту ночь. Он приоткрывал глаза и смотрел на спящую Чаку. А та спала на подушке, совсем как ребенок, поджав лапки и положив под голову правое крыло.

– Чака… – благоговейно шептал Томас и легонько, одним пальчиком, дотрагивался до ее алого хохолка.

Вскоре сон одолел его, и он уснул. Ему снилась Чака. Только она была совсем не такой маленькой, а огромной и могучей птицей. Посадив Томаса к себе на спину, она взлетала высоко-высоко, и он видел под собой заросшие лесами высокие горы, а внизу, в ущелье, – оранжевую реку. Чака пикировала вниз, до самой реки, у Томаса захватывало дыхание, и он уже видел, что это вовсе не река, а связка коралловых бус, которую кто-то уронил в ущелье. Томас тянется рукой, чтобы схватить нитку бус, но Чака взмывает вверх и уносит его далеко за перевал, где цветут маковые поля. Томас идет среди полей и слышит мамин голос: «Томас, Томас, мальчик мой, вернись…», – но им овладевает такая сонливая усталость, что он опускается на землю и теряется среди трепещущих маковых цветов…

Каркси развернул письмо. Перед его глазами побежали аккуратные строки, написанные твердой рукой старого графа Алерамо.

«Каркси!

Я написал тебе это письмо, дабы приоткрыть завесу тайны, что окружает тебя.

Если ты читаешь его, значит, графиня Алерамо соизволила удалиться в мир иной и оставила распоряжения насчет наследства. Согласно моему решению, на твою долю наложено ограничение.

Я вынужден был так поступить в целях сохранения и восстановления имени, да и не только ради имени, но продолжения рода семейства Алерамо.

Я должен признаться тебе, что тоже приложил руку к тому, что происходит с нашим родом. Но я не нашел в себе мужества исправить эту ситуацию, даже не осознавал до конца, что может случиться, и поэтому я не предпринял никаких действий, а лишь возложил на тебя исправление всех моих ошибок.

Я знаю, что ты тоже начал свой путь в роли безнравственного человека, который не способен любить. И я не могу осуждать тебя за это, я сам был таким, вел праздную и необременительную жизнь, пока не встретил женщину, которая околдовала меня. Я прогнал ее со двора, тем самым вызвав ее проклятие, и теперь ты, мой мальчик, должен с этим справиться. Иначе месть этой женщины положит конец всему нашему древнему роду.

Я знаю, что ты справишься с задачей, выполнишь миссию, которую я возлагаю на тебя.

Боюсь, что еще больше запутал тебя, но совсем скоро ты все узнаешь.

Я могу лишь сказать, что верю в тебя, и эта вера дарит мне надежду на возрождение рода Алерамо…»

Письмо резко оборвалось, а внизу – неразборчивая строчка, в которой явно содержалось что-то важное…

– И что это за тайна? Я ничего не понял, кроме того, что, оказывается, это по милости старика, а не бабули, лишен возможности нормальной жизни! Что за фокусы? О какой такой миссии идет речь? Тоже мне, нашли миссионера.

Каркси швырнул письмо на стол нотариуса:

– Что это?

– Не могу знать, уважаемый мистер Каркси. Содержание письма мне неизвестно.

– Ах да, – спохватился Каркси, взял письмо и вложил его обратно в конверт. – Так что там с завещанием?

Нотариус взглянул на Каркси с профессиональной невозмутимостью и приступил к оглашению семейного документа.

Он зачитывал, не отрываясь от текста и не поднимая глаз на Каркси. А если бы он взглянул на него, то увидел, как лицо Каркси наливалось злостью.

По завещанию, составленному графиней, наследников оказалось двое – Каркси и его мать. Невестке, с которой графиня не поддерживала никаких контактов после неожиданной смерти своего сына, отошла квартира в одной из европейских столиц с видом на главную ее достопримечательность.