Александр Волков - Заметки на собственной шкуре

А вот тут я бы хотел сделать небольшое серьезное отступление для тех читателей, кого миновала судьба участника самодеятельности. Во-первых, человек так устроен, что он хочет быть интересен для окружающих. Даже если он обладает фантастической скромностью. А поскольку места под солнцем Мельпомены или Терпсихоры хватает не всем, для этого и придумали люди художественную самодеятельность. И не просто придумали, а поставили ее на поток в государственном масштабе. А во-вторых, из миллионов самодеятельных артистов мы имеем гордость нашей страны в лице того же Владимира Винокура или Романа Карцева. Геннадия Хазанова и Льва Лещенко. И Галина Вишневская, и Валерий Золотухин, и еще тысячи ярких звезд начинали свой творческий путь на клубной сцене. И не каждому зрителю приходит в голову, что у того же Владимира Машкова, скажем, когда-то был первый наставник. Простой культработник, руководитель самодеятельности. Может даже, пьющий. И матерящийся. И если говорить откровенно, то таким великим режиссерам, как Юрий Любимов или Олег Табаков, было проще. К ним приходили тот же Высоцкий или Хабенский уже возмужавшими актерами, прошедшими горнило театральных вузов. А вот мы, культработники, мы-то и делали всё возможное для того, чтобы вот этот способный вихрастый пацаненок не потерял интерес к тому делу, которому он решил посвятить свою жизнь. Ни много ни мало!

У меня в конце восьмидесятых был в студии шестилетний некто Эдик. Пацаненок пел всё, что слышал. Голос был такой, что в хоре Локтева ему не было бы равных. Я молился и ждал, что вот-вот он чуток подрастет – и мы с ним!.. Но… Расселили наш аварийный поселок кого куда, и больше я о нем не слышал до сих пор. Обидно по сей день.

Как и в любой профессии, у культработников тоже были свои издержки. Любой работник культуры в связи с пресловутой массовостью холил и обхаживал каждую живую душу, забредшую к нему на репетицию. Он был вынужден не только терпеть все капризы и выходки какой-нибудь дамы – солистки хора, но и выпивать и опохмелять незадачливого танцора или артиста. На один из моих новогодних утренников буквально приполз тракторист – Дед Мороз, не соображающий, где он, кто он и кто мы ему. Кто эти дети? И зачем тут елка?.. Побежали срочно в сельмаг. Принесли спасительную жидкость. Похмелили-обрядили и пинком в зал. И он целых час-пять – один час и пять минут, государственный стандарт, временной период мероприятия, принятый для приличия у всех халтурщиков страны – говорил одну и ту же фразу каждые пять минут: «А теперь, дети, давайте походим вокруг елочки». И больше ни слова он не помнил из сценария на тридцать страниц! Месяц репетиций кобелю под хвост.

И это еще далеко не всё в отношении руководителя кружка к своему участнику. Ты вынужден ублажать не только артиста. Ты еще заискиваешь перед его женой. И умоляешь его не пить после репетиций. «Коля! Умоляю, пей по другим дням! Мне что, опять к твоей Нинке в ножки падать?!» А тема ревнивых мужей – это самая больная тема. Сколько же мы потеряли народных талантов от этого страшного чувства! Мы буквально молились на каждого участника. Но не только потому, что это был наш хлеб, наша работа. Мы ведь еще и творческие люди. Сами талантливы по-своему. И было очень обидно, когда человек не понимал, насколько он талантлив. Как-то подошла ко мне на танцах женщина. У нее день рождения. Разрешите мужу спеть для меня. Почему нет? На, парень, гитару. Вот микрофон. Он взял гитару и выдал «Клен» так, что сам Сергей Дроздов позавидовал бы. Я его потом долго уговаривал. Не столько его, сколько супругу. Тщетно! Так и уехали они куда-то.

И еще надо отметить. Атмосфера отношений в коллективе была порой похлеще, чем в Большом театре. Пуанты к полу, правда, не приколачивали, но тоже… Моей жене, солистке нашего ВИА, однажды перед концертом в гримерке порезали концертное платье прямо перед концертом. О как! Зависть женщин-хоровичек к молодым солисткам ВИА была обычным делом, и не всякий руководитель умел держать эти страсти в рамках приличия. Бедный руководитель хора метался, как Фигаро, чтобы удержать лодку.

И еще я не могу обойти одну очень деликатную тему – тему отношений мужчины и женщины в творческом коллективе. Поскольку в таких коллективах собираются люди яркие и неординарные, то и отношения между ними выстраиваются соответствующие. Так что ревность домочадцев народного таланта иногда имеет под собой основания. Да и как не быть, если и ваш покорный слуга нашел себе жену в своем ВИА. Правда, мы тогда были оба молоды и только-только познавали жизнь. Но в молодежных коллективах конфликтов на подобную тему я не помню. А вот в хорах и вокальных группах!.. Самая хрестоматийная ситуация. Он баянист. Худрук. Видный. Веселый. Обходительный. У него семья. Проходит время, и он уходит из семьи к одной их своих певуний. Развод и прочая. Живут они с этой певуньей душа в душу, но проходит время, и в хор приходит новая, приезжая, певунья. Роман. Скандал. Развод. И так по кругу, по кругу, по кругу. До семи раз порой. Но хватит о грустном. Дальше будет веселей.

Ну а теперь то, ради чего я, собственно и затеял эту оду культработникам. Как сказал поэт, «вы хочете песен? Их есть у меня!» И они у меня действительно есть. Не песни, конечно. Песен полно в моем репертуаре. Речь пойдет о том, чего не видит зритель. Так называемая кухня. В каждой профессии она своя. Но от этого никуда не деться. То, о чем сейчас пойдет речь, тоже есть одна из составляющих нашей профессии. Например. Середина восьмидесятых. Пришел к нам в Дом культуры работать совсем еще молодой режиссер народного театра. Народный театр – это термин для солидности и важности, честно говоря. А в жизни – обыкновенный драмкружок для взрослых. Ходят в него ткачихи-поварихи, мечтавшие в детстве о большой сцене, но жизнь всё расставила по местам. Семья. Работа. Дети. Но мечта-то осталась! А вот для этого мы в клубах и работаем. Милости просим! Но, согласитесь, народный театр! Звучит? Звучит! Не то что какой-то там драмкружок.

И вот он приехал, режиссер народного театра. Весь еще полон идей Станиславского, Захавы и Немировича-Данченко. И замахивается он в своей первой постановке если не «на нашего с вами Вильяма, понимаете ли, Шекспира», то на нашего с вами Антона Чехова это уж точно. Раневская. Гаев. Лопахин. Фирс. Бредит этими именами наш доморощенный Константин Сергеевич. Идея. Сверхзадача. Сценический образ. Всё, как учили. Набирает он труппу. Уговаривает. Обещает. Ублажает. Кое-как в рабочем поселке собрал он актерский состав. Полгода репетировали вечерами параллельно с пьянками, скандалами в семьях, разводами и сводами. Наконец премьера! Запах кулис. Огни софитов. Театр уж полон! Ложи блещут! Ага, щасс… Как же… Кому в конце восьмидесятых нужен, скажите мне, Чехов со своим «Вишневым садом», когда в магазинах шаром покати? В холодильниках мышь ночевала. В очередях за водкой люди ходят по головам друг друга в прямом смысле этого слова. Всё по талонам. Сахар. Колбаса. Одеколон. На витринах только хлеб, соль и желатин. По телевизору сплошные съезды и разоблачения тех, на кого мы еще совсем недавно молились и чьи морды таскали первого мая и седьмого ноября на парадах и демонстрациях… Понятно, что в зрительном зале собрались только близкие родственники артистов и члены их семей. То есть зрители сидели, как мухи на стекле. Двадцать человеко-штук. Или что-то вроде того. А если учесть, что само действо идет часа два, то к финалу поклонников Мельпомены осталось не больше пяти. Человеко-штук, естественно. Жены. Чтобы тащить потом на себе волоком незадачливых актеров после традиционного премьерного банкета.