Аше Гарридо - Акамие. Любимая игрушка судьбы

Ханис открыл глаза.

Эртхиа подошел ближе. Разглядев, что узник совершенно наг, царевич взял одно из покрывал и прикрыл его.

– Кто ты? – выговорил Ханис.

Акамие растерянно приподнял брови. Тогда Ханис облизал потрескавшиеся губы и сказал на языке хайярдов:

– Ты – та девушка-воин, которую я видел среди завоевателей в моем дворце.

– Я не девушка, – прошептал Акамие.

Эртхиа положил руку ему на плечо и угрюмо пояснил:

– Это Акамие, мой брат. А я – Эртхиа, младший сын царя.

– И тебя я видел, – снова удивился Ханис. – Вы сидели рядом и были там единственными людьми среди… них.

Эртхиа нахмурился, Акамие виновато опустил глаза.

– Можем ли мы чем-нибудь помочь тебе?

Ханис скептически ухмыльнулся.

– Может быть, но едва ли вы это сделаете.

– Что, говори?.. – пылко воскликнул Эртхиа. – Ты доказал свою отвагу, одолев дюжину воинов и не побоявшись разговаривать с победителем, вольным решить твою судьбу, как равный с равным. Для такого человека, даже если он мой враг, я готов сделать все, что в моих силах! Таким врагом дорожить надо, как другом.

– Дай-ка мне нож, – попросил Ханис.

Эртхиа с готовностью потянул из ножен кинжал. Акамие быстрым движением остановил его руку.

– Он убьет себя!

Эртхиа сглотнул.

– Это правда? – строго спросил он у Ханиса.

Ханис улыбнулся разочарованно и устало. Эртхиа набрал в грудь побольше воздуха, готовый объяснить этому несчастному, сколь преступна человеческая слабость, подсказывающая уклонятся от исполнения Судьбы… но увидел, что Акамие качает головой, прижав платок ко рту, и шумно выдохнул.

Ханис лежал с закрытыми глазами, до подбородка натянув кошму и всем видом давая понять, что незваные посетители более не представляют для него интереса.

Акамие снова наклонился к нему и тихим голосом задал вопрос.

– Ты был царем и богом в своей стране?

– Я царь и бог, – поправил его Ханис.

– Да, – согласился Акамие и отвел от лица платок. – Да. Почему же ты хочешь умереть?

– Царю и богу не пристало жить в неволе. Умерев, я соединюсь со своими в золотом сиянии Солнца.

– Но ты бог? Единственный бог своего народа – это так?

– Так. Единственный.

– Как же ты оставишь свой народ в такое время, бог? – недоумение змейкой юркнуло из начала в конец вопроса и замерло между бровей Акамие.

И Ханис удивленно открыл глаза. Некоторое время он молчал, нахмурившись, а потом обратился к солнечному лучу:

– А ты что скажешь?

Ахана заглянула в глаза. Ее взгляд согревал и ласкал, но она молчала.

– Это закон. Сыны Солнца не живут в плену. Я должен умереть.

Правда, в голосе Ханиса было теперь больше раздумья, чем уверенности.

– Но если ты – единственный… – подсказал Акамие.

– Если я – единственный, кому я поручу мой народ? – Ханис приподнялся на локте и с живостью спросил:

– Ты считаешь, что мой долг – остаться здесь?

– Ты сам это знаешь, – опустил глаза Акамие.

– Значит, до сих пор я думал только о себе? – ужаснулся Ханис.

– Это прошло.

Акамие поднялся и отошел к выходу. Приподняв покрывало, он вынул узелок, который принес с собой.

– Ты давно не ел, – сказал он Ханису, и тот не возразил. – Это поможет тебе восстановить силы.

Акамие развязал платок. В нем оказались два плотно закрытых сосуда и горсть сушеных фруктов.

Эртхиа наклонился к его плечу.

– Как ты обо всем догадался?

– У меня очень много времени, чтобы думать, – заметил Акамие. – Только боги, лишенные человеческих слабостей, могут, обладая могуществом, отказаться от удобств и роскоши. Что им золото и камни, мягкое ложе и горячая вода? Они дети Солнца, в них самих горит огонь, согревающий их и озаряющий их жизнь. Они намного сильнее и выносливее любого человека, не боятся холода, не привязаны к теплу. Все это мы видели в Аттане. Да, Эртхиа?

Ханис пристально всмотрелся в лицо Акамие.

– Кто ты?

Акамие протестующе поднял руку.

– Почему же, если они так могущественны, мы победили их? – усомнился Эртхиа.

Акамие улыбнулся.

– Повелитель – такой же человек, как его подданные, только волей Судьбы поставленный над ними. Он вел войско, состоящее из равных ему и свободных, из людей, покорных только Судьбе – и ему, поскольку так хочет Судьба. У подданных богов Аттана – глаза рабов, поверь мне, Эртхиа. Я хорошо знаю такие глаза, потому что часто их видел. Намного чаще, чем глаза свободных людей. И потому что я сам – невольник.

– Я хотел бы еще поговорить с тобой, – попросил Ханис.

– И я – с тобой, – кивнул Акамие. – Мы еще придем, правда, Эртхиа?

– Я велю стражникам убрать здесь, – пообещал Эртхиа. – И пришлю тебе хорошей еды.

Уже на нижних ступенях Эртхиа, хмурясь, спросил:

– Ты действительно веришь в то, что он – бог?

– Какая разница? – Акамие остановился, чтобы поправить покрывала. – Достаточно того, что он сам в это верит.

– Ты поэтому открыл перед ним лицо?

– Да, чтобы доказать ему, что не считаю его человеком. Это единственное, что может его удержать.

И недолгое время спустя братья снова навестили Ханиса. В темнице, по приказу Эртхиа, вымыли и вычистили все, что можно, и узнику дали вымыться.

Окрепший и повеселевший – Эртхиа посылал ему сначала, по совету Акамие, миндальное молоко, сушеные фрукты, густой черный чай с мятой и анисом, а потом и более плотную и сытную пищу – Ханис, завернувшись в сброшенное Акамие покрывало, сидел на кошме, как и его гости, подтянув под себя ноги, а на плече его примостилось солнечное полукружие, цепляясь за светло-рыжие кудри, перебирая их, когда Ханис качал головой.

Они говорили и говорили, вопросы обгоняли друг друга – не успел ответить на один, как он обернулся двумя совсем разными, а ответы увели тебя так далеко, что начинай сначала и не забудь ни о том, ни о сём…

Только Ханис больше не спрашивал Акамие, кто он.

Иногда Ханис касался пальцами плеча, как бы проверяя, на месте ли солнечный лоскуток, и свет накрывал пальцы, лаская теплом.

Но в третье посещение все изменилось.

Ханис сидел теперь в темном углу, виноватыми глазами глядя в наклонное течение луча.

– Твои доводы ложны! – упрекнул он Акамие. – Что я, узник, могу сделать для моего народа?

– Я думаю о том, как помочь тебе! – вступился за брата Эртхиа. – Бежать отсюда нелегко, но возможно.

– И ты готов предать отца и повелителя, которому присягал? – не поверил ему Ханис.

Эртхиа пробормотал нечто неразборчивое о священных узах дружбы, но сник и умолк.

– Судьба переменчива, – уговаривал Акамие. – Все может измениться. Если ты выжил даже вопреки своему желанию, значит, Судьба еще не отпускает тебя. Как ты можешь знать, что о тебе задумано? Надо с благодарностью принимать благоприятные перемены и с терпением – неблагоприятные. Взгляни на меня… Я рожден от царя, но я более узник, чем ты. В жизни таких, как я, всех перемен – милость или немилость господина. Но вот ты видел меня в Аттане, и ты принял меня за девушку, да, но не за наложника, а за воина! А я наложник. Я был предназначен к этому с рождения и воспитан для украшения опочивальни и развлечения господина. Ты и теперь уверен, что меня видел среди воинов моего царя? Но я там был, и брат мой тому свидетель, и ты сам. Переменчива Судьба! Вот я здесь, беглец с ночной половины, в Башне Заточения я обретаю свободу – так кто из нас узник? И нет у меня надежды на лучшую долю, но кто знает, как переплетаются нити в узоре Судьбы… – Акамие перевел дух. И невольно вырвалось у него: