Аше Гарридо - В сердце роза. Книга странствий Эртхиа

И он сел на пороге, прислонив голову к косяку. Юва уловила краем глаза движение, потянулась – и отдернула взгляд, как пальцы от горячего.

И еще много дней он следил за нею из тени, так много дней, что приблизилась осень, и стали выносить и распарывать набитые шерстью одеяла, мыть, и сушить, и чесать шерсть, и снова наполнять ею огромные мешки, и простегивать их замысловатыми узорами – прямо во дворе, под навесом. Множество девушек сходилось теперь по утрам во двор, и мелькали смуглые ноги под белыми подолами, и проворные руки переворачивали шерсть и переносили одеяла, и мелькали вверх-вниз с блестящими иглами в пальцах. И, чтобы не случилось недозволенного, пристально надзирали за этим двором евнухи, прохаживаясь между разложенных одеял и перин, между сидящих, снующих, поющих и смеющихся, вздорящих и злословящих девушек. И у каждой калитки, у каждой двери встал страж, и были они между собой так же одинаковы, как одинаковы были девушки, как одинаковы воробьи в стае, как одинаково всё, чего много.

Но та, которую звали Юва, безошибочно узнавала его, потому что только он один из всех не смел смотреть ей в глаза. И он узнавал ее среди всех раньше, чем успеет разглядеть, ведь сердце зорче глаз и безошибочней. И так они едва касались друг друга взглядами, пока не нагрянула зима, и одеяла перестали сушить и проветривать во дворе.

Он долго не мог найти ее, а спросить у старших слуг не смел: ему было стыдно произнести ее имя при постороннем, словно этим он обнажил бы ее саму и, может быть, рядом с нею – себя, в своей ущербности и неполноте.

А она оказалась уже на кухонном дворе и чистила там закопченные котлы, и строгие надсмотрщики не позволяли ей подолгу отогреваться у очага, а может и позволили бы, но ведь не просто так, и один из поваров тоже думал, что сможет с ними договориться сам, если конечно… – о чем он и толковал ей, а она дышала на покрасневшие руки, все глубже пряча в них лицо. И Хойре с наслаждением вытянул повара плетью вдоль спины.

Она взглянула так, будто ждала его все это время, но, может быть, она ждала не его, а только избавления.

– Иди за мной, – обронил Хойре и пошел прочь, а она, которую звали Юва, – шла за ним.

И он привел ее к надзиравшему за передними покоями дворца и сказал:

– Не нужна ли тебе толковая и расторопная служанка?

– Может быть, может быть! А как то, о чем я говорил тебе?

– Может быть… Но чтобы здесь ее никто не обидел!

– Так как же?

– Да, – твердо сказал Хойре, радуясь, что девушка ни за что не поймет, о чем они. – Только позже, я сейчас занят.

Спустя время открылось, что многие из тех, кому доверено благосостояние царского дома, творят бесчинства и непотребства. Такая неразбериха тогда была во дворце, у которого то и дело менялись хозяева и не было твердого порядка. Новому царю пришлось принять строгие меры к тому, чтобы порядок навести. Среди прочих был смещен и наказан надзиравший за передними покоями. А тот, кто занял освободившуюся должность, принял Юву в числе других рабынь, натирающих полы, растапливающих очаги, чистящих ковры и подушки в залах. Хойре выждал ровно столько, сколько для этого было нужно, прежде чем обратиться со своей жалобой к повелителю.

Однажды ночью Хойре тайком прошел в библиотеку. Нужная книга отыскалась почти сразу. Он поставил принесенный с собой светильник на окно и устроился под ним со всем удобством, зная, что, кто бы ни заметил сквозь щели в зимних ставнях свет в окне библиотеки, решит, что это царь, по своему обыкновению, засиделся за чтением. За спину Хойре сунул несколько подушек, ноги укутал полами зимнего халата, на колени положил раскрытую книгу и придерживал ее, едва высунув кончики пальцев из рукава.

«О полюбивших с первого взгляда», – прочитал евнух.

«Часто любовь пристает к сердцу с первого взгляда, и такая любовь…»

Любовь? Но я не этого ищу, сказал себе Хойре и принялся усердно перелистывать страницы.

«О повелении взглядом»

«Им разрывают и соединяют, и угрожают и устрашают, и отгоняют и радуют, и приказывают и запрещают; взглядом и унижают низких и предупреждают о соглядатае, им смешат и печалят, и спрашивают и отвечают, и отказывают и дают… Строгий взгляд означает запрещение чего-нибудь; опущенные веки – знак согласия; долгий взгляд указывает на печаль и огорчение; взгляд вниз – признак радости; поднятие зрачков к верхнему веку означает угрозу; поворот зрачков в какую-нибудь сторону и затем быстрое движение ими назад предупреждают о том, кого упоминали; незаметный знак быстрым взглядом – просьба; сердитый взгляд свидетельствует об отказе; хмурый и пронзительный взгляд указывает на запрет вообще. Остальное же можно постигнуть, только увидев».

Хойре перелистал несколько страниц назад. Вот то, что нужно теперь: «О намеке словом». Какие слова он мог сказать бы, чтобы дать ей понять?.. Что понять? Хойре пробежал глазами первые строки.

«Для всего, к чему стремятся люди, необходимо должно быть начало и способ, чтобы достигнуть этого, и первое, чем пользуются ищущие единения и любви, чтобы открыть то, что они чувствуют, своим возлюбленным, – намек словом».

Что же, сказал себе Хойре, здесь написано то, что написано. И я читаю то, что читаю. Я пришел за этим. И некуда бежать от написанного здесь про меня и про нее: она – возлюбленная. А я – ищущий любви. И единения. Какого, о сумасшедшая распорядительница этого мира? Почему это со мной? И что – это?

– Что это? – прошелестел над ним нежданный голос. – Ночной дух в образе евнуха или просто евнух, читающий о любви? Во что легче поверить?

Похолодев и совершенно растерявшись, Хойре поднял глаза и увидел царя. В теплом стеганом халате, накинутом поверх рубашки, обутый в ночные туфли на меху, он стоял совсем рядом, в глазах – ни тени сна.

– Дай сюда! – царь протянул руку. – Зеленый переплет, уджская кожа с золотым тиснением, в локоть высотой. Готов спорить на что угодно, это «Ожерелье».

Хойре только и мог, что захлопнуть книгу, перед тем как предъявить ее требовательной ладони повелителя. Царь пристально посмотрел на него, прежде чем принять. Хойре знал уже, что царь любит, чтобы ему смотрели в глаза. Царь сам помнил, как много может скрываться под опущенными ресницами принуждаемых. И Хойре заставил себя выдержать взгляд повелителя, как будто и в самом деле нечего было скрывать. Царь сделал тонкое движение бровями, взял книгу из рук евнуха.

– Зачем тебе? – спросил он, подойдя к окну, к светильнику, и придирчиво перелистывая страницы, как будто они могли подсказать, уличить незваного чтеца.

Хойре облизал губы.

– Повелитель, – начал он, чтобы не молчать и молчанием не навлечь худших подозрений. – Я читал эту книгу, чтобы… – и голос его обрел уверенность, – чтобы убедиться… Там есть глава о признаках любви.