Ди Мария Алессандро - Что шепчет океан

Утром, собравшись уходить, Том заметил рукопись, которая лежала возле рабочего стола. Он улыбнулся, увидев, что встретил человека, на рабочем столе которого стоит старая печатная машинка. Потом он бросил взгляд на первую страницу. Оглянутся не успел, как уже сидел за рабочим столом Камиллы и читал двадцатую страницу.

Камилла открыла глаза; Тома в постели не было. Она увидела его читающим ее книгу.

– И как это понимать?

– Прости, не могу оторваться, это великолепно, – его тонкие губы растянулись в широкой улыбке, глаза сияли счастьем. – Я не могу в это поверить.

– О чем ты, – Камилла запнулась, так как словила себя на мысли, что после такого количества алкоголя не помнит, как зовут человека, который смотрит на нее практически детскими глазами.

– Том, – произнес он, не прекращая улыбаться.

– Том, – повторила Камилла, – и что же тебя так радует и удивляет?

– Это великолепная книга! И я не могу поверить, что вот так нашел тебя. Я литературный агент, и у тебя… – Том забыл, как зовут девушку, чьим пером он так восхищается, он быстро вернулся к титульному листу. – И у тебя, Камилла, есть все шансы стать литературной сенсацией.

Переполненный эмоциями и близостью, которая объединила их ночью, Том подошел к кровати, залез к Камилле и крепко поцеловал.

– Что скажешь?

– Давай попробуем.

– Правда?!

– Понятное дело, что я об этом мечтала, но уж никак не думала, что найду своего литературного агента утром в постели.

– Формально ты нашла меня не в постели, а за рабочим столом.

– Нет. «В постели» звучит куда интереснее. Когда меня будут спрашивать: «А где ты встретила своего агента?», я буду отвечать, что случайно наткнулась на него у соседней подушки.

С тех пор Камилла была без работы. Она ушла с программы, радуясь, что больше никогда не будет писать сценарии о рецептах масок для волос, и уж точно не будет тестировать способы починки каблука на улице, ломая свои старые босоножки. Но больше всего Камилла радовалась тому, что будет видеть минимум людей, а значит – в ее жизни будет минимум коммуникации с социумом. Она до сих пор не знала в чем дело: в том, что она боится людей, или в том, что не любит их. Так или иначе, но лучше она себя чувствовала в компании из одного человека, нежели в компании из пяти. Теперь она сможет свою проблему выставить как изюминку сочинителя, и никто не прицепится. У нее началась литературная карьера! Презентации, встречи, контракт на экранизацию, литературные награды. «Один из лучших романов современности!». Вот как называли ее детище. Огромнейший тираж, десятки редакций, более 40 переводов. И всегда на обложке неизменно красовалось: «Немного безысходность», автор Камилла Стоун. Ее мечта сбылась, а все вокруг ожидали, что мисс Стоун будет и дальше радовать читателей своими произведениями.

Прошло три года, но Камилла так ничего и не написала…

Каждый раз, когда она садилась писать, начиналась довольно неплохая истории, но потом она теряла нить и создавала новый документ. Иногда Камилла начинала работать на своей старой печатной машинке, надеясь, что именно этот ритуал пробудит в ней нужные слова, но ее муза бросала ей буквально парочку фраз. Камилла перестала видеть истории, она просто видела отдельные эпизоды, представляла нарезки из кадров и монтировала их у себя в голове, но это были лишь кусочки чьих-то жизней. Камилла могла чувствовать боль персонажа, знать, что ему сейчас очень плохо, но не могла понять, почему ему так хреново.

Сегодня утром она решила попробовать напечатать то, что сидело у нее в голове со вчерашнего вечера. Это письмо какого-то Вильяма к какой-то Мари. Она сама еще не знает ни того, ни другую, ей просто показалось, что она их слышит. В последнее время именно такие вещи с ней и творились. Камиллу пугал бардак в ее голове и полное одиночество, к которому когда-то она так стремилась.

Единственное, что она смогла вытащить из себя, – это был сценарий, который не отличался какими-то особенностями… Даже Томас не хотел его продвигать, но согласился исключительно ради нее. Результат был отрицательным, как и ожидалось. Было еще пару небольших рассказов, которые утонули в пучине других бестселлеров, и целая папка эссе, которые, как сказал Том, никому не интересны и не нужны.

– Милая, ты не Ребекка Уэст, и уж точно не Радклиф или Мэрдок. Твой, так сказать, дневник…

– Это эссе, – перебивала его Камилла.

– Хорошо, эссе, но это не меняет сути дела. Твои эссе никому не интересны. На этом можно зарабатывать в твои 45–50, и то, если до этого времени ты выпустишь хотя бы пять-шесть книг.

– Ну что же, значит, тебе не очень повезло с писателем. Возможно, я никогда больше ничего не напишу.

– Не говори глупостей, ты просто впала в какую-то длительную меланхолию, – Томас отвечал заготовленными фразами, так как должны отвечать агенты своим писателям, и Камилла знала об этом. Это была ее самая нелюбимая игра, которую он вел с ней. Он продолжал ковыряться в ее записях, пока не нашел несколько листов, которые были напечатаны на ее старой печатной машинке. – Что это?

– Ничего, не трогай! – Камилла хотела вырвать их, но Томас уже бегло прошелся взглядом по странице.

– Это новый роман? Он эпистолярный?

– Это так, просто в голову пришло. Я сама не знаю, что это.

Дорогой Вилл,

Я так и не получила от тебя письма! Сколько можно давать ложные обещания?! Даже передать тебе не могу насколько я зла. Мог хотя бы отправить телеграмму. Надеюсь, это письмо придет к тебе, когда ты будешь уже в пути, потому что, если ты сейчас его читаешь, значит ты еще не уехал! И не смей улыбаться, Вильям Дункан Эшли, я совершенно серьезно! Я действительно очень на тебя обиделась. Я и писать тебе не хотела, но в какой-то момент поняла, что вся моя обида заставляет меня дуться, и вчера на обеде у Фаррелов я была похожа на воздушный шар, думая о тебе. Даже Ник не упустил возможности заметить, что мое настроение далеко от идеала. Глупый мальчишка… или мужчина. Не знаю. Иногда мне кажется, что он всегда останется мальчишкой. Наверно, разница между вами в том, что ты набрался смелости и покинул дом в поисках себя и лучшей жизни, а он так и сидит подле матери. Признаться, не уверена, уместно ли словосочетание «лучшей жизни», учитывая твое последнее письмо. Так что давай сойдемся на «новой жизни», которую я жду с большим нетерпением.

Не могу, правда, понять, что так напугало тебя в моей просьбе. Сейчас далеко не XVIII век, мне не нужно сопровождение, и я не обязана сидеть здесь, дожидаясь замужества. Ты зануда, Вильям, но истина такова, что без твоего вмешательства, меня не отпустят из семейного гнездышка. Я хочу улететь, Вилл! Я уже не маленький птенец и готова расправить крылья. Если ты мне не поможешь, я уеду сама, не дожидаясь разрешения отца.