Марат Гизатулин - Чирчик впадает в Средиземное море, или Однажды бывший советский пролетарий

Студент, так неожиданно произведённый в конце своего долгого путешествия в начальники, до утра действительно дотянул.

А рано утром треть командированных на завод засобиралась. Треть потому, что завод работает непрерывно, и это был как раз первый день, когда их разделили на смены.

Пролетарию это очень удобно оказалось – б о льшая часть народа всё время с ним, скучать не придётся. И сегодня утром очень удачно его бывшие комсомольцы как раз на завод идти не должны, поэтому, дождавшись одиннадцати часов, они с Сэмом, запасшись авоськами, вышли прогуляться до магазина, пока девчонки на стол соображают. Предварительно прошли по другим комнатам комсомольские взносы собрать. И хотя комсомольцев в группе больше не было, никто не отказывался.

Снег приятно похрустывал под ногами счастливого пролетария, и он совсем не думал, что там, в институте, потеряли его, наверное.

В маленьком магазинчике не удивились ранним покупателям – продавщица уже знала гостей из солнечного Узбекистана и спросила деловито:

– Сколько?

Тут друзья задумались – если брать белое, дороговато будет на всю компанию, красное выгодней, тем более оно здесь продаётся в трёхлитровых баллонах.

Сэм, как принято было в те времена в российской глубинке, любые алкогольные напитки называл вином. Вино разделялось на два вида: белое и красное. Белое – это водка, а красное – портвейн. Всё остальное никак не классифицировалось и интереса не представляло.

– А дай-ка ты нам сегодня лучше пару красненького! Или нет, давай лучше три! Для начала… – вслух размышлял Сэм.

Тут умный студент обратил внимание своего малоучённого собрата на то, что три банки вдвоём неудобно тащить – кто-то будет обижен. Пришлось, чтобы никому не было обидно, брать четыре. Обратная дорога показалась сильно короче, несмотря на тяжесть в руках.

Дома их ждал тёплый и вкусный стол. И ещё более тёплые и сияющие хозяйки, затмевающие своим светом далёкое узбекское солнце.

В маленькой девичьей светёлке поместились все десять человек рабочего общежития, сдавшие комсомольские взносы и не занятые в первую смену. Были тосты, были речи и признания в любви.

Боже, как жаль, что мне не дали тогда дождаться пролетарского студента у Курского вокзала!

Двенадцати литров портвейна хватило, чтобы достойно встретить со смены первую партию своих коллег и проводить на смену всем комсомольским отрядом следующую.

У заводской проходной долго целовались по-брежневски и по-бабьи вскрикивали, вспоминая войну.

На обратном пути запасы, конечно, пополнили. Дома вновь прибывшие бойцы внесли оживление в уже затухавшее, казалось, прерванное застолье. Мой пролетарий, всего лишь минувшей ночью назначенный начальником, до конца комсомольского собрания не досидел. Некрасиво, конечно, но он так трогательно дёргал ногой, убегая от волков, что его не будили. Просто придвинули к стенке, чтобы он не мешал сидящим на кровати и не упал на пол. Его даже не стали будить, чтобы он проводил в ночную смену свою самую красивую.

Пролетарий спал один в большущей кровати, в которой сегодня мне и одному показалось бы тесно и неуютно. А ему тогда казалось очень просторно и комфортно.

Вот, говорят шутники, что раньше и солнце было светлей, и вода мокрей. Шутите, милые, шутите, а я-то точно знаю, что раньше лампочки были другие. В моём детстве, например, в комнате свисала с потолка на перекрученных проводах в нитяной изоляции одна лишь лампочка. И этого света хватало. Этого света было так много, что он освещал не только комнату, но и все дали и долы до горизонта и дальше уходил за горизонт.

А сейчас… Несколько лет назад, когда мы в новой квартире отделку делали, попросил я мастеров в гостиной двадцать четыре светильника сделать по всему потолку. И чтобы лампочки помощней. А уж в своём кабинете я особенно постарался. У меня там не только весь потолок увесили десятками светильников, но и все стены облампочили! И все полки в книжных стеллажах и над столом ещё отдельный прожектор повесили.

Сделали. Включили. Да, над столом, какое-то яркое пятно есть. А вокруг всё равно темень такая, что от стола отходить страшно.

9

Пока пролетарий спал, я из вытрезвителя давно уже выписался и, отряхнувшись, пошёл себе в общагу за конспектами. Хотя зачем они мне, если завтра меня из института с позором вышибут?

Ведь тогда о посещении такого заведения тут же по месту работы или учёбы сообщали. Я-то, конечно, сказал там, что учусь в МГИМО и подрабатываю в зоопарке, но они, сволочи, мой студенческий билет нашли.

И забегая вперёд, скажу, что через несколько дней телега таки в институт прикатила и меня в деканат вызвали, чтобы отчислить. Заодно уж и про друга моего пролетария спрашивали. Проигнорировав основную тему, я наплёл в деканате, что пролетария внезапно скрутил аппендицит на экскурсии в Музее Революции и врачи сейчас борются за его жизнь с переменным успехом, но перевес не за врачами. В деканате поохали и поняли, что говорить сейчас о моём вытрезвителе не совсем этично. И даже, правильней сказать, аморально.

Но вернёмся, пожалуй, в правильное русло. Если оно правильное и если оно вообще русло, а не след бессмысленного и беспощадного цунами.

Пролетарий проснулся, почмокал губами и, ловя ускользающий приятный сон, пошарил вокруг себя рукой. Не вместо объекта приятного сна, обнаружил на своей постели три какие-то фигуры, сидящие к нему спиной. Приятный сон сразу превратился в кошмарный, и студент вскочил, как ошпаренный.

Молнией мелькнуло в мозгу что-то страшное, что учинили эти спины с его любимой, прежде чем присесть отдохнуть. Несчастный студент понял, что сейчас они отдохнут и за него возьмутся, и решил так просто не сдаваться. Пока он размышлял, в какую первую спину ему вгрызться, спины сами, учуяв шевеленье в кровати, обратили к нему свои фронтальные части и с удовлетворением констатировали, что начальник, оказывается, отпочивали, и не иначе, как начнут сейчас иметь своих нерадивых работников за ненадлежащее исполнение должностных инструкций.

Тут только не растёртый вовремя от отморожения студент сообразил, что он в компании не монстров-насильников, а друзей, и сразу обрёл смелость и начальственный голос, дескать, какого рожна вы, сволочи, в нашей девичьей светёлке делаете и где вообще моя светлейшая.

– Сам ты свинья, гражданин начальник! – молвила средняя спина. – Мало что ты не проводил до работы свою любимую, так ты ещё и нас, ухайдакавшихся на работе, так негостеприимно встречаешь!

Оказывается, это вернувшиеся с вечерней смены доедали и допивали в девичьей светёлке. Студентствующий начальник устыдился своего негостеприимного поведения и присоединился к тостующим.