Олег Моисеенко - Мы люди

Утром привезли доктора, он долго осматривал и слушал Катю, что вызвало тревогу у Антонины Зиновьевны и Парамона. Доктор дал лекарство, спросил, чем лечили больную, и, удовлетворенный, убыл, а после обильного завтрака двинулся и обоз Антонины Зиновьевны. Его долго сопровождали конные люди хозяина, который захотел еще раз увидеть такого отважного солдата.

Через четыре ночи обоз въезжал в имение покойного мужа, полновластной хозяйкой которого становилась Антонина Зиновьевна. Три дня в имении был траур, приезжали соседи, выражая жене покойного и его дочери соболезнование. Парамон в эти дни был незаметен, он остановился в маленькой комнатке недалеко от прислуги и ожидал, лучше сказать, он отдыхал после тяжелой работы, отдыхал без тяжелых дум с ожиданием очередного поворота в своей жизни.

Прошла неделя. Стояли короткие осенние дни с частыми дождями и слякотью, подступали первые заморозки, о Парамоне, казалось бы, все забыли, и он здесь был лишний. Управляющий как-то спросил барыню: «А что служивый?» – и получил краткий, но строгий ответ, что служивый находится на царской службе, денщиком приставлен к ним, и его обязаны кормить и содержать, что ему делать, он знает сам. Последняя фраза озадачила управляющего, мало того что хозяйка придирчиво стала расспрашивать о делах в имении, цепляться к словам, а тут этот служивый еще на голову свалился. А Парамон, как перестали приезжать в имение с поклонами, вышел из своей комнатки и пошел осматривать постройки, вскоре он свой небольшой скарб перенес в еще меньшую комнатку во флигеле, где устроил себе лавку, которая была и местом для сна и столиком, куда стали ему приносить еду. Узнав, что барыня собирается куда-то уезжать, он подошел к телеге, на которой стояла кибитка, и давай молча осматривать колеса и оси телеги, упряжь лошади, а когда обошел телегу, можно было услышать, как он выговаривает кучеру, что плохо смазана одна ось, и колесо одно застопорено ненадежно, и сбруя во многих местах потерлась, и что это надо немедленно устранить. Кучер попытался оправдываться и даже говорить, что у него и так господ хватает повелевать, что ему делать. Парамон, не слушая его, снимал колесо и собирался его смазывать, а услышав последние слова, так посмотрел на кучера, что тот сразу замолчал и кинулся ему помогать. Парамон остановил его и произнес:

– Получил бы ты в морду не одного кулака от фельдфебеля за такую работу, так что смотри, не дури, а то будешь бит.

Недалеко стоял в ожидании выхода барыни управляющий и слышал сказанное денщиком, но, вспомнив слова хозяйки, смолчал. Так медленно Парамон начал встраиваться в жизнь имения, он осмотрел все телеги и сани и стал их ремонтировать. Затем несколько дней с самого утра провел в коровнике и конюшне и везде находил недочеты, которые устранял сам или давал указания на их устранение, он только не заходил в дом, где проживали Антонина Зиновьевна и Катя. Барыню он видел всего несколько раз, когда она отъезжала по каким-то делам, и такие поездки стали частыми. Катя из дома не выходила со дня приезда, гибель отца, утомительная дорога истощили ее слабые жизненные силы, и болезнь пыталась овладеть ее молодым телом.

В тот год снег выпал рано, казалось, ничто не предвещало зимы, еще не шли затяжные дожди, днем часто появлялось солнышко, сухая выдалась осень, а тут раз, вечером похолодало, а ночью шел снег, утром все было бело, на яблонях еще висели желтые листья, и они были укрыты снегом. Отчего деревья стали чуть похожими на разлапистые молодые сосенки. В то утро барыня отъезжала, и к крыльцу подали лошадь, запряженную в сани, барыня, по-зимнему одетая, вышла на крыльцо и с изумлением, улыбаясь, смотрела на первый снег, радость охватила ее всю и ожидание чуда. В это время, зло шагая, подходил к упряжке Парамон, нарушив громким голосом прелестную свежеть первого снега, обращаясь к кучеру:

– Ты что, барыню хочешь где-нибудь по дороге оставить, кто же по первому снегу коня в сани запрягает, этот же снег после полудня возьмет и растает, он же лег на незамерзшую землю. Немедленно перепрягай упряжку, – и сам взялся распрягать лошадь.

К упряжке заспешил управляющий, посматривая на барыню, не скажет ли та чего-нибудь другого и не даст распоряжаться при ней этому денщику. Антонина Зиновьевна молча и с еще более открытой улыбкой наблюдала за происходящим, она всем своим видом показывала согласие с Парамоном. Засуетились управляющий и кучер, не успела барыня рассердиться, как пролетка с утепленной кибиткой подъехала к крыльцу. Парамон стоял у ворот и смотрел, как подсаживают барыню, укладывают вовнутрь кибитки теплую шубу. Парамон остался доволен Антониной Зиновьевной, и, с другой стороны, в него вселялась тревога, а что будет дальше.

После полудня после занятий с учительницей во двор вышла Катя. Она жмурилась от белизны снега, улыбалась неизвестно чему и радовалась новизне в природе. Неподалеку стоял Парамон и слушал пение синичек, он взял семечки подсолнуха и держал их на ладони вытянутой руки, прошлый раз одна синичка села ему на ладонь, взяла несколько семечек и улетела их расклевывать. Вот и сейчас их несколько штук перелетали с ветки на ветку, подбираясь к вытянутой руке, а одна зависла над пальцами и села на ладонь. Парамон бережно сжал пальцы, и синичка оказалась в его руке, он сразу направился к Кате, вытянув далеко от себя руку. Катя увидела, что он что-то держит в руке, и заспешила навстречу. Птичке она радовалась, как летом бабочке, и пыталась погладить ее по головке, но рука ее опустилась, а взор остановился на синевато-розовом от ожогов шраме на кисти Парамона. Этот шрам заворожил и взволновал ее, а лицо ее стало краснеть. Катя чуть вскрикнула и стала просить Парамона отпустить птичку, Парамон разжал пальцы, и синичка вспорхнула, забыв семечку. Катя сразу заспешила в дом, а Парамону предстояло идти на занятия по письму и счету. Занятия с ним проводила та же учительница, что и с Катей.

Назавтра снег начал таять, Парамон стал катать снежные комья и лепить снеговика, он уже почти заканчивал эту детскую забаву, как вышла Катя. Снеговик ей очень понравился, она подделывала ему глаза, они получились большими, как у совы, что вызвало у нее восторг и детских смех. Во двор въезжала кибитка, она остановилась у крыльца, барыне помогали сойти дворовые и кучер, она увидела смеющуюся и радостную дочь и была несколько удивлена. Катя бежала к матери и сквозь смех невнятно пыталась сказать: «Смотри, какого мы снеговика слепили». Возле снеговика стоял, вытянувшись, Парамон, на этот раз он не встречал у ворот барыню и ожидал, что она скажет. Антонина Зиновьевна в первый миг обрадовалась, что дочь так весела, и казалось, уже здорова, а откуда-то появилась мысль: неужели он пытается подойти к ней, ой, что за чушь такая в голову лезет, но настроение у ее изменилось.