Михаил Байков - Город'ОК

Прости меня, Город, которому принадлежу.

Я многое сейчас расскажу,

И, может быть, это окажется лишним.

Но я буду верить в твою доброту,

И, стоя над Яузой, на мосту,

Хочу, чтоб ты слышал…

(1)

…стоит, черная-черная.

Черная шляпка, черная вуаль, впалые щеки, скулы, обтянутые бледной кожей – тонко. Красные губы. Черные ногти, длинные холодные пальцы. Шаль, юбка чуть выше колена, каблучок, сексуальна, как нестертый след помады на его мертвом бледном лбу. Отец превратился в тень. Черная, сухая тень в сторонке.

Вначале было слово, это потом оно становится криком. Вываливается из подъезда мать. Рыдает… Нет! Вопит! Голос сорвала. Хрипит, разрывая границы миров. Даже Городку страшно становится, стыдно. Пала на гроб плашмя. Близкие рядом. За плечи стали оттаскивать. Тело у мамы, как мешок, съехал черный набок платок. Поправляют, плачут, обнимают маму.

– Отстаньте!!! Дайте нареветься матери за нас!!!

Отдайте минуту и поцелуй. Минута молчания, часики над нами тикают. Тик–ТАК–Тик… Слышишь…

– Какой же здесь воздух!

Какой же здесь воздух: нет сравнений, эпитетов, метафор – одни эмоции. Какой же здесь воздух!!! Вдыхаешь полной грудью, мало. Дышишь!

Дышишь носом, ртом, кожей и все равно не надышаться – чисто здесь так. Благостно тебе от этого. Весело.

Не замечаешь этого, как не замечаешь времени, как не осознаешь сейчас, а лишь сию минуту желаешь, а потом мечтаешь. Не замечал этого чистого, с легкими нотками озона, воздуха после дождя и Антоха. Одиннадцатое сентября подходило к концу. Этому дню оставалось жить не более четырех часов, но это абсолютно никого не волновало. В этом году осень не горела пожарами 11 сентября. Было тихо, не летели самолеты в башни. В Городке воскресным осенним вечером на улицах не было ни души, дождь разогнал даже кошек и собак, а иногда проезжающие машины лишь ласково, стесняясь, нарушали тишину, как камень, брошенный в озеро, нарушает на минуту водную гладь. Машины удалялись, и тишина возвращалась.

Антоха шел быстро, хотя никуда не спешил. Перепрыгивал лужи, не вынимая рук из карманов. 27–летний лысый парнишка, укутавшись в мысли и застегнутую по подбородок олимпийку Lonsdale, шел под светом желтых фонарей, свет которых отражался в лужах на черном асфальте, в микрорайон «База», к своему давнишнему знакомому. Кроссовки New Balance, купленные на городском рынке за полторы тысячи рублей, промокли как–то сразу, и от этого и вообще от всего прочего становилось тошно. Думать невыносимо: в четверг Антоха получил зарплату, а сейчас на кармане было всего пятьсот рублей – долги, кредит, за квартиру, маме. Незаметно улетела эта двадцатка, заработанная за месяц, но даже этот факт был ерундой, по сравнению с тем, что опять возникло это щемящие недопонимание с больным отцом, после которого и остается, что только беспомощно громко хлопнуть входной дверью.

В плеере заиграл скачанный сегодня саундтрек к фильму «Околофутбола», что до него долбило в уши через наушники–капельки, Антоха понятия не имел, что–то громкое. Не слышал, не обращал внимания. Месиво из мыслей в голове разжижалось, иголочки в грудине постепенно притуплялись, не так кололи больно. Репчик для пацана –спасательный круг, как душевный шансончик в машине на трассе.

– Шоколадку «Аленка», пол–литровую бутылку лимонада «Mirinda», четыре бутылки пива и пачку сигарет. Ментоловых, – продавщица магазина «Янтарь», девушка с русыми волосами и с глазами навыкате, понимающе улыбнулась.

– Вам пакет нужен? – дежурно поинтересовалась Анна. Имя значилось на бейджике.

– Конечно, нужен. Джентльмены с пакетами в карманах не ходят! – эту фразу Антоха где–то вычитал. Наверное, в паблике «Как стать джентельменом». Разумеется, на него он подписан не был. Попался этот пост, когда рекомендации листал.

– Точно все? Или еще что брать будешь?

«Будешь»… Антоха был из тех, кому после пары фраз продавщицы и даже в банке на кассе говорят «Ты».

– Не знаю. Давай еще тогда семечек.

Девушка за прилавком сама все сложила в пакет.

– Спасибо, Ань!

– Пожалуйста.

В Городке лично или заочно знали друг друга все или почти все. Антон помнил со времен школьных дискотек и Аню. Помнил, что она рано начала гулять с парнями и сейчас живет одна с дочкой. Знал заочно Антоха и другую продавщицу. Ее звали редким для его поколения именем Зоя, она была супругой его коллеги по работе. Зоя знала и Антона, но они не поздоровались, этим Городок и отличался от деревни, где здороваются все.

Антоха вышел на крыльцо магазина «Янтарь». Крылечко было одето в новую плитку, шикарный резиновый коврик и блестящие перила. Украшало все это убранство светодиодная вывеска. Слово «Янтарь» горело, мигало, сияло то всем словом сразу, то поочередно одной буквой. А еще этот кирпичный магазин был последним островком света, как крепость, стоял он и освещал перекресток. Влево в темноту убегала изрытая, а местами вспенившаяся от дождя и времени, без ремонта дорога, ведущая на «Базу». Антоха закурил. Бросит – никак не получалось: то одно, то другое. Никак все «ладно» в жизни не становится…

– Одну вечером можно, тем более ментоловая, – сам себя обнадежил Антоха и шагнул с крыльца, прямо в лужу. Уж слишком себя обнадежил.

Дорогу осилит идущий даже во мраке без фонарей. Сосны на обочинах вымахали, гигантами стали, лишь макушки в звездном небе светятся, а у ног кусты с чахнущей осенней листвой от дождя совсем поникли. Бутылки, пакетики, окурки, а соснам что до этого. Лапы там, в высоте, раскинули, того и гляди сцепятся одна сосна с другой по разным берегам дороги. Крыша зеленая будет, как в сказке.

Антоха вспомнил, что в свежем номере районной газеты «Наша Жизнь», которая с безжалостным увольнением главного редактора Леонида Карельского стала листовкой, голосом правды, писали, что на следующий год пилить эти деревья будут, потому что создают они аварийную ситуацию на дороге, ведущей к «Базе». Этой весной две машины лоб в лоб здесь столкнулись на повороте, а летом Колька Студент прямо в сосну въехал. Расшибся здорово. Все каникулы в больнице да на костылях проковылял. Сейчас уехал, Антоха шел и думал о нем. Катался он на его «Ямахе», разгон до сотни за десять секунд.

За этими думками Антоха и подошел к первому одинокому фонарю, который, понурив голову, светил в сторону, а не на дорогу, но это все равно значило, что «База» начинается, и этот первый белокаменный дом, с огромными окнами и тяжелеными дверями, вызывал уважение, которое пришло на смену детскому страху. В детстве кажется, что в таких домах, за этим покосившимся высоким забором, под этой крышей, заваленной листвой, живет старуха, которая умеет гадать и наводить порчу.