Марина Хробот - Древние Славяне. Соль. Книга первая. Крещение

– Умила, в мороз какая у гончаров работа? Не протопишь мастерскую, не разогреешь глину, не прожаришь горшки в печи. Посуда сейчас в цене.

– Не ври мне, – стала успокаиваться Умила и улыбнулась. – Гончары мужики – не бабы, им в расшитой обуви не ходить. Чего ты там нового увидишь у тех баб? – И она показала рукой на себе между ног, прогибая плотную ткань юбок и понёв [5] Понёва – Тип юбки, составленной из трёх тканых полотнищ, в каждой деревне или области особой расцветки и узора. . – У всех одинаково устроено, вдоль. Только сиськи бывают больше-меньше, да задница толще или круглее.

Дворовые мужики, да ещё вышедшие из трёх домов-пристроек их жены так и сели в смехе на ступеньки крылец.

Гранислав проворчал:

– Бабы там, сестрица ты моя любимая, пахнут по-другому. – Обернувшись и повысив голос, он продолжил, поглаживая свою коротко стриженую бородку. – Не то вода у них особая, не то они глиной пот под мышками замазывают.

Творемир и конюх повалились в сугроб от смеха, чуть не попав под копыта толстобрюхого коня Топыча, заводимого для запрягания в сани.

Сестра, улыбаясь, внимательно оглядела брата. Вроде бы одет тепло. Сапоги в три кожи, меховые порты мехом внутрь, кручёная верёвка на поясе, шерстяной мятль [6] Мятль – тёплая вязанная одежда. на рубахе, поверху княжья шуба из рыси, крытая дорогой тканью. На голове бобровая шапка с ушами до плеч.

– Не замёрзнешь. – Успокоилась Умила и, по установленному обычаю, приложила ладони к плечам Грани. – Довези посуду и особо не балуй, на твой век баб да девок хватит. Храни тебя Боги, минуй тя Упыри. И про соль не забудь! У нас-то не больше пуда осталось. – И тут же усмехнулась. – Мех-то на портах ничего не защекочет?

– Ой, Умила, Умила, – Граня сделал серьёзное лицо. – Не ёрничай. А порты я надел на льняное исподнее, не помру от щекотки.

Со стороны скотного двора к саням подошла пёстрая коза с чёрным пятном на лбу, потыкалась в сено розовым широким носом и жалобно заблеяла.

– Пёс-псом наша коза, – улыбнулась Умила. – Скучает по князю. Чего она так привязалась к этому козлу?

– Сестрица, не говори громко. – Тихо сказал княжич. – Не надо супруга ругать при других.

Со двора донесся крик доярки Зденки:

– Берёзка, зар-раза! Вот, бегает от меня, и не хочет доиться.

– Берёзка Переслава ищет, – усмехнулась Умила. – Значит, князь скоро будет дома.

Подхватив верёвку, тянущуюся от шеи козы, подбежавшая Зденка, одетая по-простому, в тулуп и серые рубахи с юбками, повела её на дойку на скотный двор. Огреть козу прутом или ладонью, как другую скотину, она не смела. Берёзку иногда доил сам князь и даже разговаривал с нею, а она его слушала и мекала в ответ.

Конь Топыч резво тащил сани по улице. За последним домом-кузней деревни Явидово, у кромки леса, сани догнали коня-тягача, тащившего волокушу из тяжеленного соснового бревна. По бокам бревна шли два мужика, отбрасывая в стороны снег деревянными лопатами. В деревне мужиков звали «толстый и тонкий», дома приятелей стояли рядом и дружили семьи Торчи и Жура крепче родных братьев.

Вчера Умила назначила обоих на общественные работы за пьяный загул, когда худющий Торча не только подрался с тучным Журом, но и чуть не сжёг собственную овчарню. [7] Овчарня – помещение для овец. в которой и пили мужики, хоронясь от жен.

При виде расписных праздничных саней княжича мужики взбодрились, сняли с поклоном шапки, и Творемир с задором стеганул Топыча, заставляя его встать на обочину.

– Вот, княжич, от работы не отлыниваем, хоть и корячимся на пустое брюхо, – говорил Торча, вглядываясь в глаза Гранисава. – Вишь, стараемся для общества.

Вид обоих мужиков вызывал сочувствие. Потные от похмелья, бледные по той же причине, они вытирали шапками холодный пот под нечёсаными волосами на лбу. Их бороды, в инее от дыхания, свалялись в сосульки.

– Ладно, Торча, сними кусок бересты, – Гранислав кивнул на ближайшую берёзу. – Черкану сестрице, пусть выдаст вам петушка.

– Двух! – Встрял толстый Жура, надевая шапку. – У нас у каждого по три дочери и по два сына. Один петушок – только понюхать. – Мужик волновался, но старался говорить убедительно. – Мы же, княжич всегда тебе помогаем, то есть общине. Сейчас я сам отковыряю бересту, Торча не пройдёт через снег, слабый он сегодня.

Круглый Жура, вступил в снежный сугроб на обочине, оказавшийся ему по грудь, протиснулся пару шагов и дотянулся до берёзы.

– Пить нужно меньше! – Громко заявил Гранислав, удобнее усаживаясь в санях. На его слова оглянулся Творемир и хихикнул, но при взгляде княжича он нарочно нахмурился. Гранислав снова крикнул мужикам: – Дети у вас почти взрослые. Пусть помогают.

Сняв рукавицы и прислонив ладони к стволу берёзы, Жура пробормотал извинение за порчу и пообещал дереву заживления ранки к лету. Достав из ножен на поясе тонкий нож, он ловко сделал четыре лёгких надреза, снял узкую полоску бересты и, тяжело протискиваясь в сугробе, вернулся на дорогу.

– Есть грех, княжич. – Жура передал бересту Граниславу. – Попиваем мы с друганом. Но мы же нечасто. Отмечали дни рождения сразу у двоих детей.

Стеганув вожжами своего Топыча, тянувшегося обнюхивать тяжеловоза Бурого, Творемир весело хмыкнул:

– У нас в деревне каждый день у кого-нибудь день рождения или поминки, спиться можно.

Сверкнув своим, особо украшенным на рукоятке ножом, Гранислав сделал пометки на бересте и тоже усмехнулся.

– Здесь ты прав, Творемир, – согласился он и протянул толстяку бересту. – Держи, Жура. А дурить будете, наложу урок. И не расслабляйтесь, завтра пойдёте и обрубите лёд у обоих колодцев в деревне. Сделаете ступеньки и не забудьте присыпать их землёй, а то бабы скользят, падают и после ругаются непотребными словами на всю улицу. Поехали, Тоша.

Поклонившись в пояс, мужики проводили княжича взглядами. Как только сани отъехали на несколько конских шагов, Торча нетерпеливо протянул худющую руку к бересте.

– Чего он там нацарапал, Жура? Буквы или знаки?

Развернув полоску бересты, Жура заулыбался.

– Знаки. Четыре петуха и жбан [8] Жбан – деревянный сосуд с крышкой на три ведра. – В его крупных красных от мороза руках береста казалась сухим листиком.

– У нас самый справедливый княжич, – всхлипнул Торча, вытирая глаза грязной ладонью. – Теперь и домой не стыдно вернуться, с петушками-то.

– Сначала похмелимся, – сурово решил Жура, убирая бересту за пазуху тулупа. – Заворачиваем Бурого и поедем к княгине, заберём жбан, и только после будем ловить петухов, не то помрём, бегая за ними.

– Ещё два пролёта остался от снега дорогу чистить, а там уж корзовские мужики отвечают за снег… – Торча пугливо оглянулся.