Марина Хробот - Ведьмачка

ДЕРЕВНЯ КАШНИКОВО

Нина сидела на берегу речки-ручейка, вязала крючком ажурную кофточку и смотрела на зеленые длинные водоросли в журчащей воде. Рядом грызла травинку и плевалась в речку подружка Валя, иногда выискивая в смартфоне то погоду, то нижнее бельё, на цену которого не смотрела, дабы не расстраиваться.

Валечка, похваляясь, рассказывала о вчерашнем приезде Пашки из Пестово.

– …Он как бы к дяде Коле с покосом помочь, дядька же у него хромой, – светилась любовью Валя. – А сам весь день на наш участок смотрел, меня разглядывал. Слышь, а вечером Пашка на мобильный звякнул, я и выскочила из дома. И только дошла до сенного сарая, как он меня внутрь затянул и накинулся! Как обнял! – Она вздохнула, сдерживая дрожь в голосе. – И тут же абсолютно раздел… В секунду.

Недоверчиво покосившись на подругу, Нина задержала взгляд на ее старой кофте от спортивного костюма, надетой на футболку, под которой проступал плотный бюстгальтер.

– Прям в секунду? – съехидничала она.

– А чего там снимать-то? – Валя откинула изжеванную травинку, – сарафан у меня был, на голое тело…

Нинке было скучно. Она и в книжках об «этом» читала, и по телевизору видела и подруги все уши прожужжали, но сама она к тому, чтобы до нее дотронулся потный мужчина и елозил руками, где ни попадя, пока была не готова.

В девятнадцать лет Нинка оставалась девственницей. Такое тоже бывает. Нечасто.

А, может быть, она и не очень бы испугалась, но предложений переспать, поступало мало. С пятнадцати лет сексуальные домогательства Нина отметала враз, одним тяжелым ударом. В отместку ребята стали называть её «бочкой», хотя Нина была всего лишь высокой и плотной.

– Эй!

На берег речушки спускалась громогласно-горластая Нинкина мать. Известная скандальность мамочки также отбивала желание заняться любовью с Ниной у местных ребят.

Отвлекшись от вязания, Нина обернулась на шум съезжающего по откосу нехилого мамкиного тела.

– Нинка, подь сюда! Там твоя бабушка к нам в гости приш е дши. В светлой комнате сидит, чай пьет, тебя требует.

Нинка увидела, как вздрогнула Валечка.

– Ой, Нин, – подруга быстро зашептала, жадно вглядываясь в её глаза. – Спроси у своей бабушки Полины заговор на парня, только запиши подробно.

Дряхлый, наследственный мамин сарафан предупредительно треснул от Нинкиного вздоха.

– Нельзя, Валя. Не стоит. Приворожишь, а вдруг он осточертеет?

Валечка повернулась к подружке всем телом.

– Кто? Паша? – Валька смотрела на Нину с выражением, с каким смотрят на человека, объявившего, что завтра солнце покатится в обратную сторону. – Он не может надоесть! У нас настоящая огненная страсть!

Нинкина мать попыталась затормозить и прислушаться к разговору девиц, но глина на берегу после двух дней дождей не смогла выдержать напора женского тела и осела, протащив женщину вниз, до подруг. Встав, мама отряхнула растянутую старую трикотажную юбку.

– Небогато живем, – спокойно подумала Нина.

– Здрасьте, тётя Аня, – заискивая, поздоровалась Валентина.

– Ой, йе! Блин! Упала! И тебе, Валька, не хворать. – Тётка Анна сняла с юбки налипший репейник и хитро сощурилась. – Валь, а не тот это Пашка, что Зинке, что живёт в соседской Малиновке, мальчонку сделал?

Зарозовев, Валентина со скромной гордостью согласилась:

– Да, он любую уломает.

– Да ты сама кого хочешь… – Тётка Анна безнадежно махнула загорелой рукой. – Так я его сейчас с твоим братом видела около автолавки, они литр спирта взяли.

Подскочив, Валентина, отряхнула спортивные штаны и, уже отстраненно помахав Нинке, побежала к деревне, крикнув напоследок:

– Про мою просьбу не забудь!

Мать встала над дочерью.

– Ну что? Идешь или опять бабку боишься?

Нина встала и взглянула в чистую проточную воду речушки.

– Иду, мам. А ты питерцам в третьем доме молоко снесла?

Как же ей сейчас хотелось уйти подальше от собственного дома и засесть у кого-нибудь в гостях до тех пор, пока бабушка Полина, упившись чаю, не соберется к себе, в соседнюю деревню.

Голос матери отвлек от мечтаний.

– Нинка! Ск о льки можно увиливать, твою мать? Это, между прочим, мать твоего отца. Царствие ему небесное. – Анна перекрестилась, и в подмышках плотной футболки белесо мелькнули полукружья, вытравленные потом и стирками. – Твоя порода! Иди и разбирайся!

Нина не стала напоминать, что не она сама выбирала себе папу, как и всех остальных родственников. Она повернулась к откосу и неуклюже принялась забираться по скользкой сочной траве наверх. Толстая попа настойчиво тянула вниз, но Нина справилась.

Мать по пути во весь голос спрашивала о похождениях подружки Валечки, но Нинка не отвечала. Ей не хотелось идти домой. При встречах бабушка всегда заглядывала ей в глаза, и чего-то ждала. А Нина пока ожиданий не оправдывала.

В пятом классе, когда Ниночка ещё не вымахала выше своих сверстниц и мальчишек, её обижали в школе – отбирали пирожки и новые яркие тетрадки, ставили подножки, и она с грохотом падала на дощатый школьный пол. А одноклассница Даша, невзлюбившая Ниночку именно в том году, даже выстригли несколько прядей волос, завидуя их золотому цвету и кудрявости.

Измывательства продолжались весь сентябрь. С Ниной никто не дружил, только иногда за неё огрызалась с девочками Валя, живущая через дом от Нины.

Не умея защищаться, Нина только плакала и жаловалась маме. Отца, надёжного заступника, давно не было, и мама пошла «поговорить» с коробкой конфет к директрисе школы. Но та, молоденькая и самоуверенная, больше была заинтересована в учениках, среди родителей которых числились: участковый, заведующая магазином и фермер, ежесубботне доставляющий ей на дом три литра молока.

Нравоучительным тоном директриса, объяснила Анне, насколько важно не вмешиваться во взаимоотношения сверстников.

– Пусть разбираются сами! – стучала она шариковой ручкой по желтому, ещё советскому лакированному столу. – Анна, если ты будешь защищать дочку в этом возрасте – никогда она не станет полноценной личностью!

– Не защищать ребёнка одиннадцати лет? – Встав так резко, что стул на железных ножках опрокинулся, Анна прихватила с пола пакет с продуктами и, входя из кабинетика сельской школы, обернулась: – Ты чего боишься в жизни? Нищеты, одиночества или травмы?

Секунд пять подумав, директриса тоже встала из-за стола.

– Ты мне угрожаешь? Ты, – директриса чуть не сплюнула в сторону, показывая презрение. – Заведующая деревенской почтой, размером с почтовую открытку? Чего я боюсь? Да ничего кроме, как состариться в одиночестве, как ты!