Марина Хробот - Ведьмачка

И жена будет из обеспеченной семьи, с прекрасным образованием, хорошо зарабатывающая. Естественно, она не должна ни пить, ни курить, потому что еще через три года они родят сначала одного ребенка, а через два года другого.

На работе он стал пропадать сутками, зарабатывая больше всех, даже больше Александра Александровича, под завязку наработавшего свою клиентуру за десять лет.

Владелица клиники, Эльза Евсеевна, не могла нарадоваться на Ивана. Она смело повышала цены на его профессиональные услуги. Иван, специальностью которого была эстетическая стоматология, мог принять пациента с острой болью или подменить хирурга, избавляющего рот от гнилого безнадежного зуба или выросшей на челюсти кисты.

Вопрос возникающего иногда сексуального голода он решил просто – завел роман с медсестрой Ларисой, своей ассистенткой.

Лариса, тридцатилетняя девушка, откровенно желала выскочить замуж за москвича. Ивана она считала потенциальным женихом – зарабатывает много, весьма продвинут в сексе, не яркий красавец, что очень устраивало ревнивую Ларису, и по сторонам глазами не особо стреляет.

Иван о планах Ларисы знал, но его это не очень волновало. Медсестра приехала из Рязани, воспитана матерью-одиночкой и без высшего образования. И по статусу, и по материальным требованиям, эта кандидатура, естественно, в невесты не подходила.

В районной Боровичевской больнице пришлось жить на техническом этаже.

Условия оказались непростыми. После деревни с ее просторами в доме-пятистенке, где из окна открывался вид на поля и дальние перелески, сидеть в комнатушке без окон, с двухъярусными кроватями было элементарно душно.

Иногда Нина оставалась в своем отделении на диванчике склада АХО, где пахло стиранным постельным бельем, а из окна были видны окна соседних зданий. Здесь же медсёстры пили чай три раза в день и сплетничали. К новенькой, Ниночке, сёстры относились хорошо, но уж очень была большая разница в возрасте.

Вот именно там, через полгода работы, когда она, вышла на внеочередное дежурство, с нею и случилось «это».

Так если бы хоть «этим» был врач или студент медицинского института, а то достался пациент лет сорока с совершенно средними внешними данными, который, находясь две недели в неврологическом отделении, осчастливил ее шоколадкой и двумя апельсинами.

– Я тебе, Ниночка, отплачу, – пообещал он. – Тебе понравиться.

Лежал пациент с ишиасом и, как только его отпустило, затащил Нину в комнату сестры-хозяйки и на стопах свежевыстиранных простыней, не особо потратившись на ласки, лишил ее девственности.

Почти не сопротивляясь, Нина, только отталкивалась, говоря: «Нет, не надо» и удерживала за подбородок голову мужчины, чтобы тот не смог её поцеловать. Отвалив от себя тяжелое тело, Ниночка одернула полы юбки и халата и, теребя в руках трусики, тихо заплакала. Простыня под нею была в мелких пятнах крови.

– Чего, не понравилось? – удивился ишиасник.

Хлюпнув влажным от слез носом, Нина закашлялась и отвернулась от неприятного в своей полунаготе мужчины.

– Нет, я думала, что это как-то по-другому будет, в первый раз-то.

– Что?

Пациент готов был возмутиться и объявить лозунг сомневающихся в себе мужиков, что все женщины шлюхи, и что она притворяется. Но, наблюдая за Ниной почти каждый день, он уже знал, что она из тех, кто никогда не врет.

– Что же ты до тридцати лет в девках сидишь?

– Мне двадцать. – Нина сняла с пачки простыней верхнюю и задумалась, как незаметно отнести ее в бак с грязным бельем. – Просто я крупная. Вы идите в палату, я никому не скажу… И берегите здоровье.

Стыдливо поправляя на себе пижамные штаны, мужчина только теперь, вглядевшись в наивное Нинкино широкое лицо, осознал, что случилось.

Лежа на больничной кровати спиной кверху, он видел Нинкину фигуру от кроссовок до пояса и, разглядывая красивые полные ноги и аппетитный круглый задок, решил, конечно, что принадлежит все это опытной женщине. А на самом деле медсестричка-то совсем еще молоденькая.

Засунув трусики в карман халата, Нина стояла с запачканной простыней в руках и ждала, когда пациент выйдет.

– Вас, баб, не поймёшь, – сказал мужчина и тихо закрыл за собой дверь кладовки.

К вечеру у пациента вспухла нижняя челюсть и между зубов стала сочиться кровь. Он выл и пил болеутоляющие таблетки, но они мало помогали. Передавая их и стаканчик воды для запивки, Ниночка тихо сказала: «Пока вы меня видите – будете мучиться. И в следующий раз всё-таки спрашивайте у женщины согласие».

– Ведьма, – прошептал мужчина, брызгаясь кровью.

На следующий день он выписался из больницы, сославшись на неприятности в семье.

Нина уволилась через месяц.

Приехала Нина в деревню зимой. Зима выдалась снежной и очень для нее тошнотной.

Устроилась участковой медсестрой и заведовала единственной на три деревни аптекой.

На Новый год у бабки Полины «гульбанили» три подружки возраста «за семьдесят». Телевизор их раздражал молодёжным истеризмом, и они веселились под радио «Маяк».

На столе было все, что не пожалели выдать патриархальным родственницам их внучки и внуки: салаты, куры, нарезка дорогой рыбы, сыры, икра. То есть всего по чуть-чуть, а праздничный стол оказался самым богатым в деревне.

Нина посидела у бабушки с полчасика. Перед ее уходом баба Поля вышла в сени.

– Ты не бойся, теперь за безмужних детей стёкла бить не будут, все приыв ы кшие. – сказала она тихо и добавила: – Мальчик будет.

– Я знаю, – так же тихо ответила Нина. – Через неделю почувствовала.

– Ты того придурочного, что сделал тебе ребёнка не сильно покалечила? – полюбопытничала бабушка.

– Нет… – без эмоций ответила Ниночка. – Только предупредила на будущее.

– Ну, и с Богом. – Старуха поцеловала Нину в лоб. Они были примерно одного роста, только внучка в два раза весомее.

Бывшая подружка Валентина родив в законном браке дочку Машеньку, как и большинство односельчанок, со злобным осуждением косилась на растущий живот Нины. Довольная своей удавшейся супружеской жизнью, она не простила Нину за отказ помочь приворожить любимого и при редких встречах, здоровалась с нею насмешливо.

– И бабка ей не помогла, хоть и ведьм а чка, – говорила она в местном магазине и многие с ней соглашались.

– А ты, Валька, курва, оставила без отца Зинкиного пацана… Но это я так, – опомнилась Оксана. – Никого осуждать нельзя!

ЧЕРЕЗ ПОЛТОРА ГОДА

Стояла жара начала мая. Сиреневые длинные колосья-хвосты иван-чая отдельными островками цвели среди травы, дрожали от звона цикад и таяли в мареве своего запаха.