Олеся Бондарук - Дракон по имени Изабелла и другие самые обычные люди

– Мне нравятся ваши горы, таких не видел раньше. И ваши люди очень добрые. Я был в Душанбе, провел там два дня. У меня есть друг в России, он родился в Душанбе, его мама работала там в театре, была актрисой. Он попросил меня сделать фото театра. Я его долго искал и не нашел, а потом мне сказали, что театр… как говорят? Его сломали. Больше нет театра Маяковского. Я сделал фото руин для моего друга, это грустно. Потом я пошел в горы, здесь я сделал много хороших фото. А потом заболел.

На третий день путнику стало лучше. Он уже познакомился с внучками Гулнасаб и со всеми соседками, которые приходили к ней под разными предлогами, уже знал историю ее сына, которая походила на десятки и сотни таких же историй почти в каждой семье Памира.

– Бабушка, я хочу заплатить вам, я живу у вас уже несколько дней, заплачу за комнату и за еду, – сказал Поль.

Гулнасаб перестала улыбаться своему гостю и нахмурилась:

– Ты хочешь обидеть меня? Да разве можно деньги брать с гостя? А что твоя мама скажет, если узнает, что я ее сына больного платить заставила? Разве мой дом – гостиница или ресторан?

– Тогда я хочу помочь, хочу работать с тобой, – ответил Поль, который уже не первый раз сталкивался с нежеланием местных жителей брать деньги за ночлег.

Гулнасаб снова улыбнулась.

– Пойдем, поможешь мне морковку копать. Вон там вилы стоят и мешки, мне-то одной тяжело. А девочки в школе, только к четырем придут, а еще им уроки делать. Картошку-то я уже выкопала, вот морковка осталась.

И они пошли вдвоем на крохотное поле, где старушка, как могла, выращивала овощи для своей маленькой семьи. В этот раз она была не одна, и работать ей почему-то было легко и приятно. Она снова вспомнила, как работала на этом же поле сначала с мужем, а потом с сыном, и как хорошо, когда в доме есть мужская рука.

Вечером, когда девочки сели играть, Поль присоединился к ним. Они причесывали друг друга, повязывали на волосы банты, заплетали косички, а потом расшалились и стали делать прическу своему французскому гостю. Его торчащие во все стороны волосы было нелегко пригладить, поэтому они сделали ему два хвостика и нацепили разноцветные заколки. Поль веселился от души, фотографировал девчонок и позволял им фотографировать себя. Гулнасаб смотрела на них и почему-то слезы подкатывали к ее глазам. Давно она не видела девочек такими веселыми. Поль придумывал все новые игры и играл с ее внучками, словно был мальчишкой. Да он и был им, двадцатипятилетним мальчишкой, который решил увидеть чужие страны, и который не боялся один путешествовать по горам. За эти несколько дней бабушка успела привязаться к нему, а потому ей было тяжело осознавать, что он вот-вот их покинет. Он уйдет, как ушел однажды ее муж, оставив ее с ребенком, как ушел ее сын в поисках лучшей жизни, как уйдут однажды в чужие семьи ее дорогие девочки. И останутся с ней только ее неизменные собеседники – портреты на стенах дома, истрепавшиеся, выцветшие, молчаливые.

– Поль, когда ты пойдешь дальше? Недельку еще у нас побудешь? – спросила она, надеясь услышать «да».

– Я пойду завтра. Мне нужно успеть вернуться в Душанбе на поезд. Потом поеду опять в Казахстан, там самолет.

– Ну хорошо, сынок, хорошо, – улыбнулась Гулнасаб, хотя ей совсем не хотелось улыбаться. – Если так надо, иди завтра.

Наутро всей семьей они провожали его в путь. Поль сделал несколько снимков бабушки и внучек и отдельно сфотографировал Гулнасаб у ее дома.

– Я вас не забуду. Спасибо вам за все, – сказал он, обнимая старушку на прощание.

– Иди, сынок, иди. И расскажи им всем, расскажи там, где ты будешь, что у меня тяжелая жизнь. Расскажи им, что мне трудно одной. Пусть они знают обо мне, пусть там, за горами, тоже знают обо мне!

Подбежали девочки, чтобы в свою очередь попрощаться с гостем, защебетали, захихикали, а потом долго кричали ему вслед «до свидания, Поль!», «пока, Поль!». Когда он совсем скрылся из виду, все пошли пить чай, а разговоров было только о нем. Внучки все спрашивали у бабушки, придет ли он еще, и будет ли опять с ними играть, и привезет ли им напечатанные фотографии. Гулнасаб ничего им не отвечала, потому что и ей хотелось спросить у кого-нибудь, вернется ли к ней ее гость, и поможет ли он снова ей на поле, и будет ли так внимательно слушать ее истории. Только вздыхала бабушка Гулнасаб. А потом она приступила к своим обычным делам по дому, и мысли ее вернулись в привычное русло.

– Бабушка, бабушка, – вдруг услышала она, как кричит ее старшая внучка. – Смотри что я нашла на кровати!

Она подбежала к ней, что-то сжимая в руке. Это была купюра в пятьсот сомони – огромная сумма для памирской семьи. Бабушка взяла разноцветную бумажку, обняла внучку и заплакала, словно хотела отдать этому миру все слезы, которые скопились в ней за несколько лет.

Дракон по имени Изабелла

Вот огнедышащий дракон. Страшный, угрожающий. А посмотришь под другим углом, ан нет, это же красивая девушка. Или нет, не так. Вот красивая девушка, еще и зовут Изабелла. А посмотришь, нет, совсем не девушка, а черный огнедышащий дракон.

Имечко еще такое, это мамаша постаралась. То ли сериалов пересмотрела по молодости, то ли книжек романтических начиталась. Больше она ничего не умела, мамаша, только книжки читать с романтическими героями на обложке, так всю жизнь и провела в книжках своих. Ну куда так называть ребенка – Изабелла? А сокращенно положено говорить – Заза, с французским прононсом и ударением на последний слог. Да только кроме мамаши никто ее не называл Заза, девчонки во дворе поначалу звали Изкой, а бабушка так вообще – Изочкой. Конечно, тут, хочешь не хочешь, а превратишься в дракона.

К школе она уже хорошо обросла чешуей и отрастила клыки, а потому уже класса с третьего одноклассники ее называли только Драконихой, а учителя – по фамилии. От злобы она научилась плеваться огнем и испепелять взглядом. В старших классах она так к этому привыкла, что и сама представлялась – Дракон. Ну не Изабеллой же ей представляться, в самом деле.

С именем Дракон в институт не берут, не положено. А с именем Изабелла она и сама бы туда не пошла, больно надо. Заново становиться Изабеллой, а потом ждать, во что превратишься, во французскую Заза, в непонятную Изку или придется по новой все отращивать, чешую, хвост, клыки. И неизвестно, как еще получится, а так уже и хвост есть, красивый, одним ударом коня убивает. Одним словом, дракон.

Куда с таким богатством, да с такой красотой? Она подумала-подумала, да пошла в ресторан официанткой. В стильный, красивый, полный стекла и металла, и непременно с очередью перед входом. В таких драконы себя чувствуют особенно хорошо. Ей выдали униформу – черную, крутую, под стать интерьеру. И осталась она там на пятнадцать лет. Однажды, в начале, повар попробовал назвать ее «деткой». До сих пор, наверное, вспоминает, как на такое драконы реагируют. С тех пор все ее называли в глаза чинно – Изабелла, за глаза – Драконом, посетители нейтрально – девушка, и только повар называл бешеной. «Бешеная» ей нравилось больше, чем «детка», поэтому она только предупредительно рычала. Говорили, что повар этот, звезда ресторанного небосклона, который начинал трястись только при ее упоминании и орал, что невозможно работать там, где набирают неизвестно кого, регулярно подкарауливал ее на парковке, у служебного выхода и даже у ее дома, предлагая по нарастающей цветы, подарки, свидание, сердце, купить квартиру, замужество, подарить ресторан и поклонение до конца жизни. Да разве заинтересуешь такой ерундой настоящего дракона?