Евгения Овчинникова - Обычные люди

«Обычные люди» — заключительная часть трилогии петербургской писательницы Евгении Овчинниковой. Первая часть истории под названием «Иди и возвращайся», рассказывает о том, как 14-летняя Нина решает возобновить поиски исчезнувшей несколько лет назад мамы. Девочка видит мир по-особенному, и переносит эти необычные образы на бумагу: рисунки Нины изображают прохожих в виде доисторических существ.

Во второй части, «Магии Зеро», семья скрывается от преследования на Сицилии. Переезд меняет Нину: рисование в прошлом, лучшие друзья чересчур далеко. Ее мучит незавершенная история из прошлой жизни — история, связанная с родителями. Нина талантлива, тонко чувствует, но ее неуверенность в себе мешает реализоваться в полной мере.

В заключительной части трилогии, «Обычных людях», читатели окажутся в США, где познакомятся с повзрослевшей успешной Ниной, преодолевшей свои комплексы — но расследование не окончено, а значит, о спокойной жизни можно только мечтать.

«Обычные люди»позволяют увидеть весь масштаб авторского замысла. От личной драмы, поисков пропавшей мамы в первой части трилогии — до секретного международного проекта в последней, от полудетских рисунков — до персональной выставки… Трилогия «Иди и возвращайся» раскрывается постепенно, меняя представления читателя и о жанре подросткового детектива (здесь он включает и наполненную тонким психологизмом историю взросления, и триллер с погонями, похищениями, международными скандалами, и даже фантастическое допущение в виде проекта, связанного с прогрессивной наукой), и о взаимоотношениях героев.

Расследование преступления здесь уходит на второй план, важным становятся поиски себя и своего места в жизни, а еще — взаимоотношения с семьей. Реалистичная, психологически выверенная трилогия увлечет читателей среднего и старшего школьного возраста, а удивительная многоплановость повествования гарантирует, что книги понравятся не только любителям детективов.

Евгения Овчинникова(родилась в 1983 году) дебютировала в издательстве «КомпасГид»с повестью в рассказах «Мортал комбат и другие девяностые», смешных и мудрых историй, напоминающих одновременно байки и притчи — и с первой же книгой заявила о себе как об авторе, способном писать многослойные тексты для подростков и взрослых.

— Вставай, — сказал грубый голос по-английски, и меня сильно тряхнули за плечо. — Вставай.

Я села и оглянулась. У кровати стоял один из безликих агентов с пляжа Майами. На нем был полиэтиленовый дождевик, словно он с ног до головы облачился в пакет.

— Дождь пошел, да? — спросила я его.

Ответа не было.

В каюте напротив завизжала Мира. Второй Смит неделикатно тащил ее за руку из постели, она упиралась и била его кулаком. На нем тоже был дождевик, который шуршал от каждого ее удара.

— Когда вы от нас отстанете? — спросила я, но мне снова не ответили, зато схватили и потащили. Я сопротивлялась, но понимала, что на этот раз мы не отобьемся, не сбежим, потому что бежать с «Королевы тунцов» некуда.

Нас вывели на палубу в зазоре между гостиной и гостевыми спальнями. Темная ночь дунула холодным соленым ветром. Яхта ухнула вниз, мы едва не упали, и в свете качнувшегося подвесного фонаря я увидела, что у лестницы в гостиную лежит папа. Когда мы шли мимо, он поднялся и бросился на моего Смита, и одновременно я вывернулась и вцепилась зубами в державшую меня руку. Похититель оскалился и заорал. Но папа не успел помочь мне — из ниоткуда появился третий человек без лица и оттянул его за шиворот. Я брыкалась, и агенту пришлось остановиться, чтобы перехватить меня крепче. Пока мы толкались, папа вырвался, и в болтающемся световом пятне я увидела у него в руке маленький нож. Он размахивал им перед носом третьего похитителя, а тот уворачивался.

— Папа! — крикнула я.

Он с удвоенной силой стал размахивать ножом. С противоположного борта завопила Мира.

Третий безликий, явно тренированный в ближнем бою, заломил папину руку с ножом и ударил его кулаком в грудь. Папа мешком свалился на палубу и замер. Его соперник пнул в сторону ножик, и тот соскользнул с палубы в море. Я все еще сопротивлялась: визжала, кусалась и царапалась, и на подмогу моему Смиту пришел третий похититель. Он перехватил меня за шею и за плечо с другой стороны.

Позади раздался шум. Мы все оглянулись — папа поднялся и снова налетел на похитителя, нелепо размахивая руками и ногами. Его нос и кулаки были разбиты. Фонарь качался туда-сюда в такт с палубой.

«Человек-картошка наносит последний удар», — промелькнуло у меня в голове перед тем, как произошло ужасное. Один из агентов достал пистолет и выстрелил. Папа сделал несколько шагов ко мне, протягивая руку, а потом упал и замер на палубе.

Одним апрельским вечером, в час, когда на улице уже было сумрачно, но фонари еще не зажгли, по Каменноостровскому проспекту в Санкт-Петербурге шел человек. Он опирался на трость, потому что прихрамывал на правую ногу, и ковылял медленно, то и дело поднимая голову, сверяясь с номерами на домах. Издалека могло показаться, что это старик, но, присмотревшись, вы бы заметили его живые глаза и энергичные жесты. А приглядевшись еще внимательнее, можно было сделать вывод, что на самом деле ему лет шестьдесят или немного больше. Седина слегка тронула его виски, а жесткие черные волосы лежали неподвижно, несмотря на гулявший по проспекту ветер.

Ветер нес песочную пыль, она досталась городу в наследство от зимы, от долгой снежной зимы с морозами за тридцать и обильным снегом, который коммунальные службы щедро посыпали песком. И вот снег растаял, а песок остался. Ветер поднимал его, кружил в арках, осыпал им людей и машины. Старик то и дело останавливался, чтобы вытереть набегавшие из-за песка слезы или сплюнуть скрипевшую на зубах пыль. Он негромко бормотал под нос что-то о песке и безобразии, и еще, кажется, о том, что власти совершенно испортили город. Впрочем, было понятно, чем он на самом деле недоволен. Идти ему с каждым шагом, видимо, становилось все труднее: он морщился и когда ступал на здоровую ногу, и когда опирался на трость. Казалось, что в его теле все отзывается болью на неторопливую ходьбу.

Мужчина повернул на Большой проспект, а с него — на Ординарную улицу. Потом остановился, достал носовой платок, да-да, не одноразовую салфетку, а самый настоящий носовой платок — хлопковый, синий с коричневой каемкой, потрепанный и не слишком чистый. Он тщательно протер им глаза, потом высморкался и спрятал платок в карман.