Сергей Прокопьев - Купола в солнечном просторе

– Да ладно, – остановил медсестру, – пойдёт, какая разница.

Бельё не рваное, ну где-то пятна йода, в принципе, нормальное.

Разместился в коридоре, смотрю, женщина, на которую кивнула медсестра, достала Евангелие. Сидит, как воробышек, читает. Протестантское издание, баптисты такие распространяют. Интересно – бездомная читает Евангелие… Подошёл, познакомились. Звали на пушкинский манер – Татьяной.

Жена ворчит на меня: вечно ты с кем-нибудь возишься. А как не постараться для человека, если пропадает, почему не поискать возможность принять участие в страждущем, поддержать его. Честно скажу, плохо у меня получается.

Таня ростом маленькая, полутора метра не наберётся. Сорок четыре года, а со спины – подросток. Было дело – двоих детей родила, да родительских прав лишили, когда дочери ещё в школу не ходили, сестра Танина их воспитывает. Сама Таня из района. Не спросил, кто её в город привёз. Это потом в монастыре, рассказывая о себе матушке Варваре, Таня скажет: дров не было зимой, её привезли в город, чтобы не замёрзла. Получается, привезли и бросили.

В больнице в коридоре на нашем этаже бездомных было двое, ещё Володя без ног – на коляске. Оба поступили в больницу из центра социальной адаптации с одним диагнозом, который меня на некоторое время вверг в уныние – рожа. Не вдохновила, прямо скажем, перспектива рожей заразиться. Врач успокоил, Таня и Володя получили ударную дозу антибиотиков, их раны настолько густо обрабатываются йодом, что опасаться нечего.

Раз пять в этой больнице лежал, раньше был заведующий отделением, так он зимой весь коридор бездомными заполнял, сердобольно относился к их брату. Не гнал почём зря. Остальные доктора бездомных не приветствовали.

Володя мужчина общительный. На жизнь свою безногую и бездомную смотрел с оптимизмом. Если Таня в центре социальной защиты новичок, Володя старожил. Пользовался там авторитетом и уважением, хотя и без ног. Таню в обиду не давал.

– Крышую, – смеялся.

Таню, за себя постоять не умеющую, начали было тюкать в центре, да Володя быстро разобрался, пригрозил: если что – будете иметь дело со мной.

От него многое узнал о центре. Новичков первый месяц держат бесплатно, потом лафа заканчивается – плати. Сто пятьдесят рублей в день на то время стоило койко-место.

– А если денег нет? – спрашиваю.

– Ночуй в филиале центра, – весело ответил Володя, – на трубах!

– На каких трубах? – не сразу определил я местоположение альтернативного ночлега. – В каком филиале?

– На теплотрассе! – пояснил, широко улыбаясь, Володя. – Ну, а найдёшь деньги – снова приходи.

И добавил, великодушно приглашая меня:

– Будут жизненные затруднения, милости просим на огонёк. Только, предупреждаю, пьяных не пускают. Даже с запахом. Пусть ты заранее заплатил, не играет роли: принял на грудь – досвидос, сначала протрезвись. С этим жёстко.

«Филиал» был расположен в шаговой доступности – теплотрасса из окон центра видна. Изоляция на горячих трубах снята, тут же валяется тряпьё под себя подстелить, чтобы не обжечься (пьяные, само собой, обжигаются). Так и перемогают бездомные, у коих денег на центр не имеется. Кому-то жалко, если деньги вдруг появились, отдавать их за ночлег, лучше на бутылку употребить.

Володя человек светлый и добрый. В отличие от Тани ему проще – пенсию по инвалидности получает. Причём, неслабую. У меня тётка всю жизнь на заводе проработала – у неё меньше. Живёт Володя криво, что там говорить, выпивает, а так открытый и простой. Без мути, когда старается наврать побольше, разжалобить, чтобы что-то поиметь с тебя. И он, и Таня живут одним днём. Как птицы небесные. Володя не жадный – Таню подкармливал, меня постоянно угощал. Начну отказываться:

– Я-то, – говорю, – домашний, я должен тебя угощать.

– Ничё-ниче, – скажет, – рубай моё, не обеднею.

Я тоже с ним делился. Жена принесёт – обязательно Володю, Таню попотчеваю.

Володя оригинальный бомж – нанимает себе человека для обслуги. Женщина в больницу принесла ему продукты, рубаху чистую, майку. Спрашиваю:

– Сестра твоя?

– Горничная, – смеётся.

У Володи есть дети, жена, которая давным-давно развелась с ним. Так что живёт Володя сам по себе, а финансы позволяют нанять личного соцработника. При надобности не брезгует понищенствовать – подзаработать на паперти. Безногому хорошо подают.

По рассказам Володи, среди бездомных попадаются ухари – ради инвалидности специально отмораживают конечности.

– Я-то нет, – отмёл мои предположения, – по пьяной лавочке. Уж если бы собрался, обошёлся меньшими потерями – а так по самое не могу отчекрыжили.

Причём, за два раза. Сам над собой смеялся: и поморозило, и пожгло. Сначала одну ногу отняли – обморозил. Со второй угораздило в пожаре побывать. Не сказать, сильный ожог, хотя прилично коже досталось, ещё и в термобелье был… Всё бы обошлось, но при таком образе жизни Володя добавил к ожогу заражение… Остался без обеих ног…

Один Володин бомж-коллега для приобретения статуса инвалида надумал ступню поморозить. Сказано, сделано. Для храбрости перед началом операции по отмораживанию конечности хорошо принял на грудь и заснул… Да так хорошо спал, что обе ноги потерял.

Таня – моя боль, искренне хотел ей помочь.

Что удивило – не материлась. И мне замечание делала, матерок у меня выскочит, она:

– Гриша, ну зачем материшься?

Но без осуждения.

И в центре адаптации, Володя говорил, ни разу не слышал от неё матов.

Воля, конечно, сломлена. Тот случай, когда человека, в какую сторону ни подтолкни – пойдёт. И смиренная. Ничего не просит, не жалуется. Операцию сделали, а болезнь запущена, нагноение мощное, до кости разрезали, прочистили. Больно, она тихонечко лежит и плачет. Ни слова жалобы, ни стона – молча слёзы льёт. Вот у кого смирению учиться.

Сколько ни сталкивался с бездомными в больницах – все такие. Лечат их лишь бы лишь бы, что-то поделают и за порог, а у каждого букет болячек. Но прав не качают, безропотно относятся к тому, что их считают за второй сорт…

В больнице в тот раз впервые столкнулся с беснованием. Положили в коридор женщину. Привёл её муж. Что сразу бросилось в глаза – неестественно бледные, будто под облучение попали. Нежилые какие-то. И холодок от обоих. Не то что антипатия возникла к ним, вполне приличные люди, но что-то веяло от них. Наступает ночь. Как начала она орать мужским голосом. Орёт, рычит. Не представляю, как женщина вообще может такие звуки издавать. Больница огромная, конечно, были среди пациентов верующие, читали молитвы. Я сам молился на ночь. Это на таких действует. Нутряной голос у неё, грубый, орёт, лает, ругается матом, рычит по-звериному. Лежу, она мужским голосом: «Ты кто? Зачем ты меня мучаешь? Ты где? Найду тебя!»