Ирина Говоруха - Зависимые от жизни

– А вот так. И потом, ты же помнишь, что в нашей спальне нет двери. Мы привыкли ловить редкие моменты, когда Степка засиживается в туалете или болтает в своей комнате по телефону.

– А не проще поставить двери?

Таня улыбнулась и быстро надушилась духами Лины:

– Нет, что ты! Это лишние расходы. Да и привыкли давно…

Она любила все дешевое и часто бегала на рынок за свеклой, когда она падала в цене. Не умела и не любила готовить. Вареники, голубцы и тефтели считала высшим пилотажем и говорила, что эти блюда занимают у нее много времени.

– А чем ты кормишь своих мужчин?

– На завтрак чай и хлеб с маслом. Они уже за много лет к этому приучены и ничего другого не ждут. На обед – тушеная капуста с соленым огурцом, пшенная или ячневая каша, вареные яйца или картошка в мундирах. Тюлька, сало, хамса.

Лина после подобных разговоров теряла точку опоры. Она не могла поверить, что такое до сих пор бывает. И что остались женщины, лобок которых ни разу не видел бритву и не ощущал тепло воска с запахом сосновой смолы и натуральных масел. И как на это реагирует муж?

А потом, словно опомнившись, осознавала: у нее всегда свежий маникюр и педикюр, удачная стрижка и покраска, прореженные брови, эпиляция ног и зоны бикини. Кожа увлажнена оливковым маслом, шоколадом, молоком и корицей. Она очень вкусно и разнообразно готовит, и всегда есть венский шницель, салат с каперсами и легкий десерт. А муж все равно ушел. Так что же их все-таки удерживает?

Нашу первую близость я помню поминутно.

Я ехала с северо-западной стороны Пущи Водицы, где у меня была встреча с клиентом, и огромные кусты крапивы хлестали трамвай по бокам, словно розгами. Мокрая, пахнущая сладким, акация, тонкая с плоскими соцветиями черемуха – все отпечаталось в мозгу как предвестники того, что случится впервые. Деревянные санаторные домики оставались севернее, и город все никак не начинался.

Трамвай №12, запущенный сюда еще с начала века, делал привычные остановки: 13-я линия, 11-я, 9-я. Лесная и Каланча – только по требованию. Он плелся очень долго, около часа, засматриваясь на бывшую баню на 7-й линии, что открылась в 50-х годах, когда ни в одном доме еще не было воды. Тогда в общем зале мылось до тридцати человек за четырнадцать копеек. А теперь это персиковое здание с козырьком и длинной выступающей трубой стыдливо пряталось за церковью.

Мы проехали санаторий «Елочка» и госпиталь «Лесная поляна». Не доезжая до 8-й линии – ресторан «Курортный» и магазин «Кулинария». Заброшенный детский сад на 9-й, в котором обеды малышам накрывали на тенистой деревянной веранде. На каждую тарелку – по два больших вареника с мясом и абрикосовый компот. Полуразрушенный кинотеатр «Барвинок» с натянутой белой простыней и фильмами «Девять дней одного года», «Мужчина и женщина» и «Парижские тайны».

Трамвай скрипел и никуда не спешил. Пышно цвели флоксы, ванильный жасмин и анютины глазки. На остановке стояли пожилые женщины в газовых косынках. Как раз на углу Молодежной и Селянской, где еще осталась парикмахерская, ржавый автомат-освежитель и земляничные кусты. Все время шел дождь, и я постоянно трогала рукой зонт, который он подарил. Провожала взглядом лобовые стекла машин, засыпанные плотными, как ледяной крюшон, каплями. Иногда их нельзя было отличить от живицы – сока сосны. Уже продавали первую клубнику в лотках из шпона и херсонскую черешню с винно-сладким вкусом. Пахло свежими листьями, первыми днями лета и его голосом от панели телефона.

– Кирюш, я уже на пути в аэропорт. Прыгаю в метро. Пробки. На такси никак не доеду.

– Я приготовлю тебе ужин.

– Нет, что ты! Не трудись. У меня на ужин ты.

Я очень волновалась. Вдруг что-то пойдет не так.

Ведь кроме тела в близости будет участвовать душа, и между нами натянется невидимая энергетическая связь. Нитка, идущая сквозь верхнюю и нижнюю полые вены от одного сердца к другому. Сквозь створчатые клапаны, легочную артерию и дугу аорты. А утром, когда восстановится диссимиляция и смятый пододеяльник отправится в шкаф, мы посмотрим друг на друга новыми и одновременно теми же глазами с неизменным весом в семь граммов. И увидим не просто слипшиеся ото сна ресницы, а глубину внутреннего мира. И нитку, завязанную между клапанами туристическим узлом.

Я не могла ждать три месяца, как рекомендует Ренар. У меня за это время кровь стала бы сплошным тромбом или загустевшим липким ликером. Я не могла выждать, как предлагает Стив Харви в своей книге «Поступай, как женщина, думай, как мужчина». Я его хотела и бредила им. Его крепкими мышцами и седоватыми волосами на груди. Крохотными сосками, неглубоким пупком и пахом, о котором мне было еще ничего неизвестно. Его капелькой пота, появившейся из-под глубоких подмышек. Запахом, в котором угадывались свежесть пупырчатого огурца, мягкая кислинка засахаренной клюквы и французский коньяк, названный в честь рыцаря в поместье Гаскони.

Я просмотрела распространенные ошибки первой ночи, о которых пишут дамские журналы. О том, что не следует демонстрировать все свои знания и умения и через каждую секунду менять позы. О выключенном свете и имитации оргазма. О том, что постель – это не сцена школы-студии МХАТ. Я все помнила до той минуты, как Матвей меня раздел. Дальше был толстый туман, состояние измененного сознания, близкое к трансу, жадность обладания друг другом и ни мгновения сна.

Он прилетел поздно. В Москве тоже шел грозовой ливень, и самолеты не могли взлететь.

– Кир, вылет откладывается на час. Но это не беда. Только вода перестанет пениться, только небо просушит платком лоб и нос – я сразу зайду на борт.

– Я сейчас выключу дождь. Я знаю, где этот рычаг.

Я стояла на улице без фонарей и пила кофе, чуть высветленный лимоном. Промокшие деревянные лавочки не позволяли сесть. Шея была обвязана летним шарфом, который напоминал тот из пашмины, подаренный Наполеоном Жозефине. На подоконнике квартиры №2 цвели маргаритки. Они выглядели как крупные перламутровые пуговицы. Совсем близко – в квартире по соседству еще работал телевизор, настроенный на ночной канал. На экране две женщины теребили свои соски и фальшиво целовались, а мужчина, сидя в велюровом кресле, с интересом за ними наблюдал. Было за полночь.

Матвей шел по асфальту, который обмяк от луж. В новой рубашке, совсем не пахнущей телом. Размахивал портфелем с черными прямоугольниками мятных конфет и бальзамом в зеленом стекле.

– Привет!

Он вместо ответа уткнулся мне в ухо.

– Почему рубашка пахнет сталью утюга, а не тобой?

– Потому что я только что переодел ее в машине.

– Зачем?

– Чтобы тебе было приятно. Чтобы не привезти на себе усталость, доминирующую на борту. Вкусы позднего ужина, состоящего из запеченного баклажана, отварной моркови и рыхлого омлета. Затхлость московского метро, в котором практически нет вентиляции, сумасшествие дорог, сломанных светофоров и ужасного эспрессо в зале отлетов.