Ольга Ерёменко - Декорации могут меняться. Повесть о тесной связи человека и его времени

Как старуха отпаивала и откармливала Нинку в течение нескольких дней, она помнит смутно. Осталось ощущение сказочного сна в теплой постели под настоящим одеялом, хотя в день, когда пришлось уходить, оказалось, что убежищем ей служил нормальный сеновал.

Старуха принесла еды на дорогу: картошку в мундирах, сала кусочек. Перекрестила, покачала головой и ушла.

Теперь Нинка шла одна. Ей не везло: на запад попутчиков не было. Но от деревни к деревне одну её подвозили охотнее, чем прежде двух, с Фимкой. Нинка не останавливалась ни чтобы помочь раненым (может потому, что их теперь почти и не встречала), ни чтобы отдохнуть – чем ближе было к дому, тем больше она торопилась. Когда увидела первые дома Копыля, сперва и не поверила, что дошла. С новой силой понеслась к дому – дом встретил ее заколоченными окнами.

– Что случилось? Где наши? – бросилась Нина по соседям. Худые мысли она гнала прочь.

– Уехали ваши, на плодопитомник. Подальше от шуму городского. Отец перевез. С девчонками там, говорит, спокойнее, – баба Геля всегда была словоохотлива. Сейчас тоже закидала Нинку вопросами, но та уже убегала со двора.

Вот и плодопитомник. Вон Раечка копается на грядке возле матери. А вон она, Тома, прибирается у крыльца пристроечки, здесь, видно, и живут. Маня и та с веником ходит по дорожке между цветниками. Одной Валентины не хватает для полной картины. Но она, дело ясное, сидит с книжкой где-нибудь. Нинка почувствовала себя дома и в такой безопасности, что расплакалась, как маленькая девочка, которая знает, что на её плач сбегутся все домашние, и объяснят, что никакой войны нет, что страшный сон улетел, что все живы и будет новый день!

На плач недовольно обернулась мать: кого там нелегкая принесла? Узнав Нинку, сложила инструменты, обтерла руки о фартук, подошла к плачущей дочери, взяла обеими руками за щеки, посмотрела в глаза пристально, поцеловала три раза, отогнала младших – не дай Бог, вшей понаберутся, повела в дом кормить. Затопила печь, согрела воды для умывания. Молча поудивлялась, как из её крепкой дочки получился такой анатомический объект – все кости на лицо. Ничего, корова здорова, молока хватит, значит и дети будут здоровы.

Такой грим, такие декорации

Нинка спала с дороги как Илья Муромец. Подряд несколько суток. С короткими перерывами на прием парного молока. Наконец, отошла от сна, вернее, её Раечка от сна оторвала.

– Расскажи, что ты делала, когда ничего не делала? Ты будешь не Нина, а Соня.

Раечка уселась на кровати, свесив ножки, а маленькими ручонками пыталась обхватить Нинку за шею и усадить в постели. Нинка засмеялась: Раечка всё такая же – следопыт. Так её отец называет. А где сам отец-то?

– А папочка уехал за продуктами. Молоко менять, – Раечка в свои четыре годика училась опытным путем экономике и логике. – Поменяет, запасемся продуктами. Не поменяет – будем жить на картошке и сале. И на молоке. Но и это хорошо – у других и того нет, – с печальной маминой интонацией произнесла она. – А что ты теперь будешь делать?

Нина задумалась. Не такой это простой вопрос. Надо с Валентиной поговорить по душам. Уж конечно, не спать. Хватит, выспалась! Во-первых, надо узнать, что происходит. Надо выяснить судьбу их приемника. Не у Раечки, конечно. Она потом все с Нининой интонацией перескажет каждому, кто её спросит. Надо наладить связь с бывшими одноклассниками. Наверняка, кто-то живет до сих пор дома, а кто-то, как и она, с учебы вернулся… Планы, планы! Как много мечтателей из-за неосуществленных планов превратилось во всеобщее посмешище. Нет, она планировать будет, только когда узнает обстановку. И Нина с этого момента поняла, что будет решительно действовать!

Охватившее её воодушевление победило тяжелые воспоминания, она чувствовала себя смелой, сильной, способной бороться. Вскочила, кое-как позавтракала, оставила дом на Тому (мать с Валентиной отправились в гетто картошку на одежду поменять) – и вперед, в центральную усадьбу. Надо скорее своих отыскать.

– Нинка, стой! Ты что, с неба свалилась? Здравствуй, – голосом Ивана, её соседа по парте, обратился к ней коренастый парнишка. Нинино сердце потеплело при этих несколько приглушенных звуках (из-за специфики голоса ему никогда не доставались главные роли в их театре, а такие штуки мог показывать, что только держись!) и тут же ожесточилось: поверх рукава рубахи парня была повязана эта отвратительная тряпка «Policei». Нинка нахмурилась:

– Ты сам откуда свалился? – Нинка смотрела исподлобья. Иван знал, что за этим последует решительный переход к наступательным действиям. Он улыбнулся старым воспоминаниям о ежедневных перепалках с соседкой по парте из-за чернильных пятен, сломанных грифелей, царапающих перьев: такое милое доисторическое прошлое! Этот последний год учебы, когда Нинка училась в Могилеве, он сидел один, занимая всю парту книжками и блокнотами, и старательно слушал каждое слово на уроке. Математик сказал однажды:

– Давно надо было учебой заняться. Театр не принесет такой пользы, как знание математики. Я рад, что обрел ученика.

Но Иван всегда интересовался историей больше всех наук, еще, правда, литературой, но литература к наукам не относится. Стихи, которые он писал тайком, он не показывал никому. Разве не кощунство писать после того, как обо всем написал Пушкин? Но рука упорно тянулась к перу, перо – к бумаге…. В его сердце и для девушек места хватало – он дружил со всеми, он еще не знал, куда направится после окончания десятилетки, но был уверен, что каким-то образом будет опять связан с Нинкой. И вот она тут. И готова, как в далекие годы (в реальности, как год назад), смешать его с грязью по непонятной пока что причине.

– Ты что, продался? Интересно, интересно, сколько же ты стоишь? – она уставилась на его повязку.

Иван улыбнулся еще шире, так Нинка была похожа на все их прошлое. Он сказал:

– Холоднокровней, Маня, вы не на работе! Если вы помните еще пьесу Исаака Бабеля «Закат», то прошу вас, холоднокровней, пожалуйста! – он преувеличенно театральным жестом подхватил ее под руку и увлек по улице, что было бы непросто, если б Нинка не была ослаблена после своего пешего перехода «Могилев – Копыль». Иван знал, что Нинка вернулась, рад был, что цела, уверен был, что не собирается сидеть сложа руки. Для того и выходил на дежурство, чтоб перехватить её по пути из плодопитомника. Человек из центра ждет от него помощи, чтоб наладить связь с активной молодежью, а кто ещё есть такой активный, как Нинка?

Чтоб Нинка перестала дергаться, он попросил самым покорным своим голосом (как в инсценировке с Русланом и Людмилой):

– Ниночка, выслушай сначала. Я – связной. С кем – не скажу. Верь мне. Придет время, узнаешь.