Эльдар Ахадов - Остров Грёз. Избранная проза

Интересно, знаменитое Лох-Несское чудовище – земноводное или рептилия? Судя по имеющимся фотографиям, всё-таки рептилия. Профиль головы очень уж характерен.

Итак, наступило утро 17 мая. По привычке я рано проснулся и, дабы никого не будить, вышел с кружкой горячего ароматного чая на веранду. Солнце радостно поднималось. Выводили рулады местные соловьи, и тут… в ярких лучах рассветного солнца я заметил нечто необычное, напоминающее компактные стайки небольших динозавриков.

Встревоженный увиденным, я немедленно сошёл с крыльца и направился туда. Я долго наблюдал за тем, как шевелятся, безмолвно общаясь между собой характерные серовато-зелёные драконьи головы. Запоминал, как то, одна, то другая голова диплодока, архозавра, бронтозавра и как там их ещё… согласно кивала остальным головам, и «совещание» продолжалось. Попытался заснять на фото такое чудо. И, знаете, удалось. Разумеется, я понимаю, что динозавры – животные, а не растения, но, как же они были в те минуты схожи с папоротниками! Думаю, что по фотографиям вы это и сами заметили…

Конечно, это всего лишь папоротник, но всё-таки приятно обнаружить такую внешнюю схожесть. Можно ведь и обратное представить?! Например, с точки зрения соседей по дачам…

Папоротники – одни из древнейших высших растений, появившихся около 405 млн лет назад в девонском периоде палеозойской эры. Диплодоки вдвое моложе. Папоротники можно назвать безмолвными свидетелями рождения динозавров, их существования и гибели. Кто сказал, что динозавры не могли оставить некий фотографический «отпечаток» в памяти ДНК папоротников? И родилось растение – динозавр, называемое почему-то «страусник обыкновенный», или «страусопёр германский», или «страусовое перо», или «веламкуч», или «разнолистник», или «чёрный папоротник» – якобы за схожесть листьев с перьями страуса.

Видимо, в те времена, когда люди давали это название растению, никто на Земле ещё не был осведомлён о динозаврах!

Исконное русское название папоротника произошло от древнеславянского слова «папоротъ», восходящего к той же основе, что и употребляющиеся ныне слова «перо» и «парить». И действительно, разветвлённые, перистые листья этого растения чем-то похожи на расправленные крылья птицы. В ведической Руси папоротник был посвящён богу грома и молнии Перуну. Народные названия папоротника невероятно красивы и очень выразительны: перунов огнецвет, жар-цвет, разрыв-трава, кочедыжник, чистоус, сорокозуб, золотник… всех и не перечислить.

Основная способность папоротника – это защита от многочисленных козней нечистой силы. Славяне неизменно сажали папоротник в затемнённых участках сада, чтобы отпугнуть злых духов. Славянские волхвы и ворожеи-ведуньи сжигали папоротник на ритуальных кострах, дабы вызвать дождь во время засухи. По поверьям, пучки папоротника, принесённые в дом, защищают его обитателей и само жилище от грозы и ударов молнии. Если же в дом вдруг нежданно-негаданно пришла беда или заболели жильцы, то необходимо скорее спалить веточку папоротника на живом огне домашнего очага.

И всё-таки общее у папоротников и динозавров, пускай и невольно, но подмечено людьми. Мы упоминали о том, что своё имя папоротники у славян получили по схожести с перьями птиц… Согласно последним данным молекулярной биологии и палеонтологии, разнообразные современные птицы – страусы, утки и куры – берут начало от трех групп птиц, возникших в конце мелового периода. Так вот, динозавры никуда не исчезли с лица Земли! «Нет никаких сомнений в том, что птицы – это динозавры в широком смысле, – утверждает Луи Чиаппе, директор Института динозавров в Музее естественной истории округа Лос-Анджелес. – Слишком много фактов говорит об этом…» Согласно данным филогенетической таксономии все современные нам птицы на земном шаре – это динозавры! А все динозавры древности условно разделялись на два вида – птичьи и не птичьи. Вымерли только четвероногие динозавры, а птичьи динозавры – двуногие – никогда не вымирали! Об этом говорит большинство исследований, проведённых с конца 1970 годов.

Стоя возле папоротников, я вдруг расслышал знакомые характерные крики в небе над своей головой. Взглянул туда и сразу заметил знакомые с прошлого года тёмно-коричневые силуэты парочки коршунов. Вот и птичьи динозавры вернулись!

На улице Ленина есть здание, которое многие красноярцы издавна отличают по магазинам «Бурёнка» и «Нива». В данном случае названия – просто опознавательные знаки, как молоко и хлеб. Кроме первого этажа все остальные – обычный жилой дом. На верхнем этаже в самое тёмное время суток озаряется изнутри неестественным светом одно окно.

Между прочим, в эти часы в комнате за этим окном никого нет! Хотя так было не всегда. Когда-то в это время там продолжал работать один человек. Звали его Матвей Филипчук. Он был художником…

Не спит художник по ночам,

И вместе с ним не спят картины,

Где прикасаются к очам

В снегах сибирские равнины,

Где знойный воздух пирамид

Мелькнёт по сердцу ветром шалым,

Где лишь свеча во тьме горит,

Пронзая бездну жёлтым жалом,

Где в воздухе поёт букет,

А звёзды прорастают в небо!

Когда душа летит на свет,

Её описывать – нелепо…

Но прав настойчивый творец:

Он чувствует, как лягут краски

И тысячу своих сердец

Он предаёт всё той же страсти.

Она, как стража на посту,

Из ночи в ночь его тревожит

И водит кистью по холсту,

Когда рука уже не может…

Филипчук был человеком достаточно известным в городе и не только, а кроме картин порой писал и стихи. Рука у него была лёгкая, в его картинах всегда присутствовало много воздуха, от них веяло свежестью. Даже в печали, отражаемой в пейзаже или наброске, чувствовалась «акварельность» мастера, печаль «была светла».

Впрочем, Матвей, как любой нормальный сибиряк, любил и маленькие человеческие радости, то бишь слабости. Как говорится, мог и выпить, и закусить. Резался в преф, обожал кофе, дымящуюся сигарету во время работы, казалось, вообще не вынимал изо рта.

И вот заходит к нему, однажды, в мастерскую (а эта комната служила ему именно мастерской), друг и сосед «по цеху» художник Иван Манилов: не с пустыми руками, конечно, с «пузырём», как положено после творческой загранкомандировки в Германию, заходит и говорит:

– А что как тебе, друг мой, Матвей, да съездить бы со мной к одному моему знакомому в Боготол вещь посмотреть?

– Какую? – спрашивает его Филипчук.

– Там увидишь, – только и усмехнулся Иван, – главное, ответь: едешь или нет?

Хмыкнул Матвей, чертыхнулся, выкурил сигаретку и… согласился ехать. Обратно вернулся Филипчук малость озадаченный, но с добычей: картину привёз. Ясно, что 19 век, что Франция, что рука мастера, а конкретнее – не разобрать: полотно сильно повреждённое. Хозяин вещи, парень молодой, в деньгах нуждающийся, сказал, что нашёл её в сарае своей покойной бабки. Та её вроде в войну на хлеб выменяла у беженки одной из блокадного Ленинграда, пожалела старую женщину. Она, сказывала бабка, была городская в годах, видать, из старорежимных, из «благородных мадам», на деревне первый раз, да ещё зимой, в мороз, ничего не умеет, точно бы окочурилась. Да, вот, бабкины через улицу соседи сжалились, приютили: до весны у них пожила. За каким лихом её вообще через такую даль занесло, – не понять было.