Ирина Говоруха - Когда расцветут гладиолусы

– Переодевайся в туалете. Руки мой каждый час. Ты из какого агентства? Из «Мери Поппинс»? Я тоже оттуда. Как поживает Эльвира Марковна? Замуж не вышла? Как ее кошки? Надеюсь, что скоро сдохнут.

А потом огляделась по сторонам и прошептала:

– Только это место не достают камеры наблюдений. Нам охранник сказал. Так что, если захочешь поговорить или что-то узнать, прячься под лестницу в этот тупой угол. И помни: на хозяина глаз не поднимай, иначе хозяйка расстреляет.

Вдруг из детской послышался отчаянный крик, ругань и топот. Домработница страдальчески подняла голову, перекрестилась и толкнула в спину:

– Поднимайся, дети плачут.

– Привет.

Они стояли босые в ночных муслиновых сорочках и заговорщицки улыбались. Мальчика звали Никитка, девочку – Ксюша. Два ангела с волнистыми волосами и глазами цвета синей лобелии. Дверь в спальню была открыта настежь, и Ольга отметила аккуратные детские кроватки с балдахинами, стену, завешенную рисунками, зеленые ящики на колесиках и всевозможные книги, выстроенные кое-как. Мальчик поводил из стороны в сторону носиком и произнес неприятным голосом:

– Что-то здесь воняет! Как из не смытого унитаза. Нет, не так. Коровьим навозом из сельского двора.

Потом уставился на Ольгину грудь и засмеялся:

– А ты зачем пришла? Мы что – тебя звали? Тебя сюда кто-то приглашал? Нет? Вот и уходи. Забирай свои бутерброды, старые тапки и проваливай. А я сегодня целый день буду играть с мамой.

Никитка говорил тихо и жестко, словно плевался словами и настороженно поглядывал на дверь родительской спальни. Его острые пальчики расходились, как карманные ножи в виде вееров. Да и сам он в какой-то момент напомнил Эдварда Руки-ножницы, только личико кукожилось, превращаясь в печеное яблоко. Ксюша постоянно поднимала рубашечку и чесала обсыпанную спинку:

– А как по мне, пусть остается. Будет нашим рабом, и мы сегодня ее повесим. Ты уже была повешенной? Пойдем, я покажу тебе наш вигвам и орудия пыток.

Ольга нервно пролистывала в голове лекции по дошкольной педагогике. Мелькали темы, выделенные красным: эстетическое воспитание, нравственное, трудовое и физическое. Интересно, в каком разделе есть ответ и пути выхода из создавшейся ситуации? А потом села на пол, положила на колени индийскую хлопковую сумку, похожую на мешок, и стала в нем рыться.

– Что ты там ищешь? И зачем ты принесла сюда свою вонючую сумку? Там, наверняка, есть инфекция, прыгают клопы и собачьи блохи.

Ксюша, не справившись с любопытством, подбежала и стала заглядывать через плечо, словно маленький жирафик. У нее был абсолютно черный язык, словно при дисбактериозе.

– Что ты ела?

– А, ничего. Я просто с утра раскрасила язык фломастером. Хотела быть похожей на собаку Баскервилей.

Ольга достала что-то яркое, шерстяное, спрятала за спину и стала рассказывать:

– Сегодня водитель ехал другой дорогой. Основная трасса была перекрыта, и мы вынуждены были двигаться в объезд. С двух сторон тянулся довольно старый лес с голубыми соснами, говорящими корягами и живым мхом. На поляне сидели три лесных русалки в лисьих жилетах и вязали себе модные пальто. То-о-олстыми нитками. Не верите?

Малыши забыли о своем воинственном настроении и отрицательно закивали, почесав оттопыренные, словно у Чебурашки, уши.

– Я это предвидела и принесла вам образцы.

Накануне целый вечер Ольга вязала на спицах два маленьких пальто из дешевого акрила. В них были длинные рукава, крохотные пуговицы и самые настоящие карманы, внутри которых торчали записки. Ксюша опять задрала рубашку и стала нервно чесаться, оставляя на коже полоски, словно после порки крапивой:

– Прочитай, а то мы еще читаем медленно.

Оля ухватила пальцем одну из них и выразительно прочла:

– Здравствуйте, дети. Пишет вам лесная кикимора. Я невидима и частенько принимаю облик сухой ветки. У меня много рук и длинные волосы, переплетенные тиной, мхом и водорослями, а еще я храню множество секретов. Я знаю все о лешем, водяном и даже о русалках-рукодельницах, которые сегодня вам передали кукольные пальто. И если вы будете хорошо учиться, с аппетитом кушать и спать днем, я буду раскрывать каждый день по одной лесной тайне.

– Здорово! – выдохнула Ксюша.

– Вранье все это, – зло выкрикнул Никитка. – Ты что, не видишь – она сама это написала.

А потом выхватил письмо и стал рвать его, словно одичавшая собака. Ксюша горько расплакалась, и на крик прибежала мама.

– Почему дети до сих пор не одеты и не спустились в столовую? И я так вижу – еще не умылись и не сделали зарядку. Ольга, дети у нас живут по режиму. Даю вам ровно пять минут.

Так начался первый рабочий день. Раз десять они хотели ее расстрелять, повесить, задушить и зарезать. Оля слышала, как дети договаривались:

– Давай спрячемся от этой дуры.

Потом убегали и решали, кого сегодня будут хоронить:

– Может, убьем собаку?

– Чью?

– Соседскую.

– Не-а. Для этого нужно стащить на кухне топорик для мяса, и будет слишком много крови и воя. Надо кого-то поменьше. Может, этого жука?

На ветке туи мирно сидел жук-дровосек.

– А как мы его будем убивать?

– Как-как – страшно и медленно. Сперва отрежем лапы и посмотрим, как он будет корчиться, потом снимем панцирь. И, как в прошлый раз, разберем его на запчасти.

– Классно ты, Никитка, придумал.

Ксюша захлопала в ладоши, резко схватила жука и стала равнодушно, по одной вырывать лапы, словно гадала на ромашке.

– Идиотка! – закричал Никитка. – Ты все делаешь неправильно. Так ему не больно. Я сперва хотел проткнуть панцирь и поковыряться, чтобы смешались кишки, сердце и мозги. Ты все испортила. Пусть теперь живет без ног и ползает на пузе.

И он взял умирающего жука и со злостью выбросил в траву. Его тут же накрыла рябиновая тень, и между бегониями пробежал шепот.

Со временем жизнь наладилась. Ольга прошла испытательный срок, и ее оставили в семье. Они четко соблюдали режим дня, клеили вату на ватман, изображая сугробы, и считали десятками, только все равно каждый день раздавались истерические выкрики: «Уходи, я тебя ненавижу. Ты никто, ты просто слуга. Ты бедная, а я твой хозяин, а еще у тебя смешные маленькие сиськи». Дети орали перед обедом, щипались, дрались до крови и лезли пальцами в розетки. А еще подбрасывали ей в сумку вспоротую лягушку, повешенного воробья, и даже несколько раз Никитка, как хамоватый злопамятный кот, писал в тапки.

Как-то дети рассказали, что у них уже было двадцать гувернанток, и мама громко ругалась с директрисой из агентства за то, что та присылает ей всякое село.

– Приходят тут всякие – с золотыми зубами, в красных шелковых халатах с драконами, – копировал Никитка мамины интонации, – немытые, нечесаные, в зашитых чулках. А у нас гости – успешные люди, как ее можно показывать?