Юрий Гнездиловых - Захват

Как не так? Только приспособился к новому чему-то – шаррах чем-нибудь таким же, как жердь. Больше то и некому; ён!» – произвел ось на уме.

Стряхивая легкую оторопь, мужик поглядел в сторону прибрежных кустов: глубь, коловорот в течее – закрутень, – увидел гребец. В ямину никак перебрался – к лучшему, так будем считать, сообразил селянин. Устроился… Обжил омуток.

Граждан порицай на здоровье, чудище, однако своих нечего зазря обижать. Лучше бы, – мелькнуло у Парки перебрался в затон, выше по течению – к мордам, впугивати в них карасей. Ладно уж; спасибо на том, что не погубил, сатана… Лёгонький удар, пустяки.

Далее Селуевых кладок, рухнувших по старости лет, – вообразил деревенский – заводь, рыболовная тоня с вершами, Селуев затон: свая, заколочена в брег, ивушка, склонилась к воде так, что не увидишь ее полуобнаженных корней; ветви, отягченные листвием, чуть-чуть шевелясь тонут кое-где на вершок или полтора или два, около подводной листвы носятся, снуют по верхам тысячи подросших мальков. Заросли кругом, на версту. Колышется поодаль тростник, распластанные в бурой воде, взъерзывают листья кувшинок; белые порядочно всплыли, первыми, – отметил мужик, сходно поведению граждан, склонных даже там, где не надо вытворять новизну… Дочери, однако давай желтые кубышки; ну да; любит водяными цветами этими, лилеями бавиться. Пожалуй, нарвем; «Чадо ты мое поноровное!» – мелькнуло в душе.

Вспомнив на мгновение дочь, любимую не только подружьем, женщиной из племени водь, набольший семейства, большак с некоторых пор, улыбнулся.

Что б ни уступить благоверной, женушке, явилось на ум: дщерь – Ягодка; родное итак; собственная девка… И, – нет: общая с подругой по жизни. Ну и, сообразно сему: что Ягодка, что Марья – одно; нетути семейной браньбы. Все-таки-то есть на земле, готовой захлебнуться во лжи, да войнах за чужое имущество, да многие деньги, талеры-те что-то хорошее! – мелькнуло в мозгу: лад – полюби, – а тут те, окрест, в жителях деревни – борьба… Всем – самого-пресамого лучшего, чем больше, тем лучше; лучше уж, сполна ублажить отрокови́цу-ту, дочь;

Як тебе такое, отец: с ног до головенки обвешанная отроком, Ванею хвостами купавок – представала русалкой!.. Бабоньки такие, как будто бы, глаголет молва; жены водяных, понимай. Грех, не грех? Видимо нечистый попутал девку-ту, крещеную дык. Право же; с другой стороны, радость никому не заказана, говаривал тесть. Бавится, и ладно – дитя; лучше бы сказать: отрочи́ца: стукнуло четырнадцать лет. Вящшая отрада – Иван… Ой ли? – усомнился мужик; двойственное всё, на миру! спорит… очень-очень двойное… Противоречия – на каждом гребке.

Думается так: почивают, ладушки. Постель, по словам Найды (верится, пожалуй не очень) отдает по утрам Зорькою, – придумал супруг; – именно… Да нет, молочком. Только что доила, во тьме – знаемо… Парное итак.

Найда не словенского племени, – на четверть вожан-ка; тож переселилась к Неве. Яко бы, на устьях теперече вторая отчизна. Третьей батьковщине, отечеству никак не бывать; лишнее – стремиться куда-то, к лучшему, не худо и так. Сходят ли к добру от добра? Терпится, и ладно… Живем.

…Есть родины большая и малая, – неслось на уме: – Вящшая отчизна распалася, по воле судьбы в некоторый год лихолетья и, раз так получись малая – не меньше былой, матери Великой Руси. Радуйся тому, что имеешь. Мало ли? Такое – предать? Что же происходит кругом? Не только незаможные, голь, да кое-кто мужики середние-те, да поперег лавок деланные, – Васька ушел. Что б ему, на устьях ни жить? Дом – лучший в Калганице! А то. Сказывают, землю орал, Обуховщину-ту. Заросла [4] Отсюда, между прочим, идет название Обуховский мост (через реку Фонтанку) нынешнего Санкт-Петербурга. . Подле Голодуши, рядком – несколько полетов стрелы!..

Бегают, как наш коробейник, тихвинец возможно затем, что хочется побольше иметь – Русь, будто бы, по слухам урезанная в ходе войны с ворогом на целую четверть все-таки существенно больше родины, отпавших краёв. Лучше ли – отдельный вопрос; двойственное; кто говорил: бедная держава, иной хвалит, неизвестно за что. Всякожды, по-разному баяли; понятная вещь: всюду наблюдаем соперничество. Кстати сказать, можно бы оспорити все что ни происходит на людях, кроме непостижного разуму простых мужиков, сельщины природных явлений… Кто-то говорил: зарубежь уменьшилась на целую треть. Староста, похоже… ага. По-разному вещали; вот вот: каждому – свое подавай. Мнения сельчан разделились надвое…

«Тоска и тоска!.. Что ж еще? И, с тем наряду, как бы, ощущенье виновности», – мелькнуло в душе.

– В чем? – проговорил деревенский, пропуская гребок. – Да и не понять перед кем. – «Что же происходит внутри?»

Воноко Селуев затон, рядышком – рукою подать; около березы да елинок, – увидел помор. Слева некрутой бережок, шелюга-та, незримая одаль, саженях в тридцати – ракитина – и после чего вплыл, на повороте вовнутрь полностью открывшейся взору более широкой воды.

«Ловля не сойдет за границы, к русичам, Селуев затон, – останется. И город, к несчастью. К счастью, – промелькнуло у Парки, – Неенштат в стороне; вот именно: верстах в десяти… По-старому. А ныне, рекут: в миле от родного гнезда».

Бр-р… Знобит. Ну и холодина собачья! Потому – на воде. Да и кой-когда ветерок… Терпится, – подумалось Вершину.

Слегка развиднелось.

Встало в окне зелени и проплавляет порыжелую мгу, временно не яркое, солнце.

Точно золотой! корабельник! – подивился пловец; с тем, что – наградная деньга от самого государя, данная в досюльные годы некоему тестеву предку – оберег; от бедствий хранит.

После того, как Найда родила близнецов, Марью с Ванею старуха вожанка преподнесла внуке нарочитый поклон. Да уж, получается так. Заповедала на шее носить. Не только золотая монеточка, – особенный дар: женщине, продляющей род; в том состояла нарочитость. Ясно, почему – корабельник: на ём суднышко. Вверху, по дуге вытиснено несколько слов; как не знать…

В позапозапрошлом году, в темь от наводнения спас (в подпол набежало – пустяк), Зорьку-ту, заблудшую одаль, в чаще от волков уберег; всякое такое, ну да. Подлинно, волшебный корабль – вещий, – промелькнуло в душе; – силою великой чреват. Истинно; ужели не так? То же, напрямую касается хозяйки заречья, тещеньки (вдвойне повезло!) – такоже творит чудеса… Первая, на весь околоток чародеица; ну. Кто б еще с такою задачей справился, возмог исцелить Марью от былой немоты? Укко, старикан говорит: вылечил какой-то испуг; вряд ли то. Да как вам сказать. Может, прав. Мелочь, по великому счету, главное: в гробу немота.

…Больше ворожила под соколом, не то на лугу… Вскидывает руки, трясется. Вслушаешься, было в заклятия – по коже мороз. Часом, ворожеица взвоет по-дурному как есть, волчески, Варварка – себе; али то, с поджатым хвостом кинется стремглав под крыльцо. Как не испугаться? – и сам, было-че порою сбегал. «Как смотрят, блестят и светят луна и солнце – выговори, лапса, дитя малое по всем сторонам!» Это лишь одно заклинание, а сколько других? С тысячу… Не менее ста. Годы напролет волхвовала – и, таки удалось в некоторый день, помогло: до пяти лет с какими-то неделями взор девки оставался недвижным, Ягодка едва немовала, наподобие тех, кто по своему воровству, схваченный теряет язык, с тем, благодаря волхованью стала говорить, по-людски… Может, на Исакия? в май? летом? Да никак, на Илью! Плакали, от счастья; ну да.