Артем Краснов - Блабериды-2

– И в чём была причина заражения?

Григорьев впервые взглянул на Скрипку и проговорил не очень уверенно:

– Не вся информация открыта. Но причин для беспокойства нет.

Скрипка вдруг посмотрел на него с нажимом и сказал:

– Костя, я тебя догоню. Дай нам пять минут. У нас тут один разговор по старой памяти есть.

Григорьев нехотя встал, забрал свои вещи и вышел за дверь. Скрипка плеснул воды в стаканчик, шумно отпил, сел обратно и уставился на меня.

– Ты напрасно характер показываешь, Грязин.

– Угрожаете?

– Да не я тебе угрожаю! – бугристое лицо Скрипки вдруг покраснело. – Прописать тебя в подобных заведениях не так сложно. Этот вариант тоже обсуждается.

– Кем?

– Грязин, очнись! Тебе нужно сейчас сотрудничать, а не условия выставлять. Это я тебе как старый знакомый с большим жизненным опытом говорю.

– Я не буду писать про снежинку.

– Это Григорьеву объясняй. А мне расскажи про своих информаторов. Ты же не случайно ту болванку у Красноглинного нашёл. Карта у тебя была? Координаты? Ну?

Я молчал.

– Ладно, давай растопим лёд по-другому. Я тебе кое-что расскажу, но строго между нами, – он дождался моего кивка. – В декабре были исследования грунта и воды озера Красноглинного, но ничего критичного белые халаты не нашли. Тем не менее ил на болванке, что ты принёс, содержит следы цезия, стронция и незначительного количества плутония, происхождение которых не известно. Отсюда вопрос: почему ты искал именно там?

– Случайность.

– Много у тебя случайностей в жизни, Грязин. Ты одно запомни: «Заря» к этому отношения не имеет, так что искать нужно в другом месте. И если поделишься со мной, искать будет проще. Кто тебя навёл?

– Никто. Просто интуиция.

Скрипка несколько секунд пытал меня взглядом. Лицо его дышало жаром и было близко, словно наползал танк с парой монгольских смотровых щелей. От него разило табаком.

– Да я ведь знаю про твои дела, – сказал он медленно и в упор. – И информатора твоего знаю. Одна неприятность, Грязин: теперь он на другой стороне, и скоро ты в этом убедишься. Он тебе больше не друг. Я твой друг отныне, запомни.

Говорил ли Скрипка о Братерском или его отце? Или о ком-то третьем?

– Ладно, – он приподнял со стола папку и сунул мне. – Вот здесь копии некоторых документов. Ничего особенного, но ты всё равно посмотри, может быть, осенит тебя. Мне не звони, сам найду.

Я кивнул.

– И папку держи при себе. Никому не показывай.

Скрипка ушёл, но запах его ещё долго висел в приёмном покое.

Я открыл папку. В ней были ксерокопии старых документов: обложки, таблицы, перечни, схемы и фрагменты отчётов.

Одну из схем я узнал сразу: это была карта, очень похожая на ту, что передал мне через Братерского его отец, Михаил Яковлевич. Карта расположения гипсовых шахт, часть которых стала впоследствии вместилищем для комбината «Заря». Как и на том рисунке один из штреков был густо заштрихован и доходил почти до озера Красноглинного.

* * *

Пользоваться интернетом в клинике мне не запрещалось. У некоторых пациентов смартфон забирали, но Ситель лишь попросил меня не злоупотреблять свободой.

Мне и не хотелось. Соцсети казались мне эхом другой жизни, а интернет – плоским листом, который прессует реальность в одномерные кляксы, незаметные тем, кто смотрит изнутри этих клякс.

Изредка я заходил в «Инстаграм», чтобы отметить Олины снимки, но этим и ограничивался. Мельком я видел враждебные посты в своей адрес, но ленился об этом думать. Критика – это витамин соцсетей, который усиливает их кровоток. Критика не относится ко мне лично. Она существует как электрическое поле, ища удобные поверхности для разрядки.

Мой детокс длился почти месяц, и решение вернуться далось мне непросто, словно бы предстояло войти в зал, полный людей с претензиями.

Плачущий Лёня спал. Смартфон высвечивал моё лицо мертвенным светом. В чёрном зеркале окна я выглядел как вампир со впалыми щеками и тенями вместо глаз.

В Сети спорили о «теории первого человека», которая попала в фокус внимания в дни, когда сектанты нашли того пропавшего мальчика, Мишу Строева. Один из спорщиков яростно защищал идею о Тортонах, пра-людях. Отмотав дискуссию постов на двадцать назад, можно было увидеть, что изначально он просто не исключал такой возможности, но теперь был глубоко убеждён.

Я набрал в поисковике «белый носорог, экологическое движение». Первая же ссылка дала нужный результат. Логотип в виде двух скруглённых сопок оказался контуром носорожьего бивня.

«Белый носорог» был типичной соцсетевой группой зелёной направленности с примесью политического протеста, в которой рассуждения о переработке мусора соседствовали с постами о недопустимости «сидеть на троне 24 года». До выборов президента оставалось менее двух месяцев.

Статья обо мне называлась: «Карательная психиатрия: журналист, раскрывший тайну комбината „Заря“, помещён в психдиспансер». Статья была откровенно нелепой: мне приписывались разнообразные заслуги, включая военную службу и трёх детей.

За правдивую статью о «Заре» я был якобы арестован, подвергнут принудительной психиатрической экспертизе и бессрочно помещён в психдиспансер. Автор, похоже, не делал различия между диспансерами и больницами.

Комментаторы звучали в унисон и рисовали меня великомучеником. Но были и исключения. Экологический блогер Илья Садыков написал: «Власти готовы на любую подлость, чтобы заткнуть несогласных, но, думаю, у вас не тот случай. Господин Грязин давно нуждался в наблюдении. Все симптомы параноидальной шизофрении налицо. А вы, господа, абсолютно некомпетентны в вопросах экологии и такими статьями только накручиваете людей».

После скандала с «Зарёй» Садыков называл меня продажным журналистом: в его выпадах чувствовалось что-то личное, хотя мы никогда не конфликтовали.

«Носорожцы» разместили петицию в пользу моего немедленного освобождения. Её подписали 16 человек. Я понял, что дело плохо.

В своих постах «Белый носорог» часто упоминал филинские проблемы, хотя вскользь и бездоказательно. Скоро я понял причину их интереса к вымирающему посёлку.

В постах о Филино упоминался холдинг «Гербела» и некий проект по добыче гипса, который авторы «Белого носорога» называли экологическим харакири области.

Название «Гербела» было мне как будто знакомо. Я снова полез в поисковик. «Гербелу» основал московский предприниматель Герман Беляков в 1993 году, и постепенно из полулегального завода по выплавке алюминия она выросла до огромного холдинга, который специализировался на добыче полезных ископаемых, металлургии и производстве стройматериалов.

В середине января появились сообщения о начале «Гербелой» геологоразведочных работ около посёлка Мишкино, который находится в 8 километрах севернее озера Красноглинного. Работы якобы уже проводились в 2017 году, но были приостановлены по неизвестной причине.