Эдуард Мустафин - Будешь спасен и ты

Чувство абсолютной свободы привело к тому, что медсестры кофе мне стали приносить сразу, не задавая глупых вопросов «буду ли?».

Разглядывая принесенную без глупых вопросов кружку с надписью «трихопол» я вдруг вслух осознал все:

– А ведь это про меня…

– Почему про вас, Алексей Романович?

– Ну как же – очень горький и весьма токсичный химиопрепарат против некоторых микроорганизмов и простейших. Нельзя употреблять с алкоголем…

Во первых строках моего письма хочется отметить, что нижеописанное является, конечно же, вымышленным, поелику в нашей модернизируемой, клинически мыслящей и инновационной медицине это невозможно. «It Can’t Happen Here», как писал в названии своего романа прогрессивный американский писатель Синклер Льюис.

Жизнь шла по сценарию хорошего детского писателя Аркадия Гайдара – день простояли, ночь продержались. Хотя в организме ощущалась некоторая пое… э-э-э… потасканность. Это не пятнадцать лет назад – двое суток не запыхавшись, а потом еще и раствор этанола употреблять в хорошей компании. Остались мелочи. В том числе такая мелочь, как сбегать в соседнее здание, в реанимацию социального хосписа 20 20 Прижившийся среди широких профессиональных народных масс радиопозывной городской больницы, которой и роддомик принадлежал. Понятно, кто придумал – какая-то сволочь в трамвае. , пустые ампулы из-под разных учетных лекарств сдать. Можно, конечно, и сменщику оставить, но смысл? Уходить надо чисто. Взял и пошел.

Ординаторская социального хосписа аккурат напротив их реанимации и я, преисполненный чувства своей социальной значимости, важно передвигался по второму этажу. Вдруг из двери реанимации выскочила медсестра. Знакомая. Лет двадцать точно знакомая. По другим больницам.

– О! Манюня (этот радиопозывной я лично ей прилепил, теперь так и живет с ним все двадцать лет)! Чего мельтешишь? – И продолжил свое шествие к ординаторской.

– Сюда, Романыч. Здесь она… – Манюня девушка догадливая. Без слов понимает, чего роддомиковский анестезиолог возле реанимации социального хосписа бродит. Но и анестезиолог не дурак. «Она» – это значит, кто-то из двух молодых (ну как молодых, я в тридцатник уже флаг-штурманом на профессорском столе наркозы давал и отпускать меня тот профессор не хотел) докториц – одна упитанная безобразно, а вторая – на любителя. И в палате «она» болтается не просто так вместо принятия утреннего кофею. Может не ходить? Ладно, я тут человек посторонний.

– Да заходи, не стесняйся. – Уже через плечо повторила приглашение гостеприимная Манюня.

Зашел. В прогнозе не ошибся, но это не радовало. Приемщица пустой посуды (та, что «на любителя») с ларингоскопом и интубационной трубкой 21 21 Речь об интубации трахеи – засовывании трубки в трахею (дыхательное горло) при помощи специального прибора (ларингоскопа) для проведения искусственной вентиляции легких. склонилась над голой бабк… э-э-э… пожилой женщиной посреди социально-хосписного валежника. Ну, кроме слова «валежник», можно применить и словосочетание «терапевтический отстой» – те, кто наиболее активен в желании покапаться; те, кто надоел врачам на этажах; те, кому диагноз для пребывания на самой дорогой у страховых компаний койке притянуть можно и те, у кого родственники скандальные.

Никак я на героически проводимое оживление забрел? Ладно, пустые ампулы уже не бросишь. Вокруг голой бабк… э-э-э… пожилой женщины, лежали шесть не менее голых, но не прикрытых обоссаными и лохматыми больничными одеялками, мужичков возраста от пятидесяти до семидесяти, и с живейшим интересом наблюдали за разворачивающимся действом.

Разогнулась. Дохнула мешком 22 22 Речь о мешке Амбу. . «Хрю-ук!». В желудке, не в трахее.

– Алексей Романыч, подойди… – прошипела шуршащая возле рабочего столика Манюня, пока еще две медсестры крутились возле второй серии оживляжа.

– Не могу, я только беременных умею. – Так же негромко наш герой почти не покривил душой. Он действительно не мог, пока его не позвали (а его не звали) – ни этически-корпоративно, ни административно, ни юридически. Если все проходящие мимо отделений реанимации посторонние мужики перестанут проходить мимо – будет как минимум смешно. А при таком количестве свидетелей… Лучше бы отнести ампулы на полчаса позже.

– Бабка тоже в залете. – Прошипела Манюня. – Ну подойди.

В это время раздался уже второй «Хрю-ук!». Девица, упитанная на любителя, продолжила борьбу за доступ к дыхательным путям.

– Подыши, овца тупая… – Про себя, конечно, сказал, не вслух. – …Хотя тебя просто не учили, что существуют ситуации can’t intubation, can ventilation 23 23 Не можешь заинтубировать, но можешь вентилировать . Но читать буквари, хотя бы Миллера 24 24 Базовый учебник анестезиологии. В мире, но одно из изданий переведено и на русский, очевидно, по недоразумению. Недоразумение компенсируется совершенно конской ценой, сопоставимой с половиной месячного жалованья. , тебе тоже никто не запрещал…

А вслух Манюне:

– Адреналин набирай, сейчас понадобится…

– А я что делаю? – старый воин – мудрый воин.

Манюня смотрела укоризненно. Сходил за хлебушком… Ладно, нам ли стоять на месте, в своих дерзаниях всегда мы правы. Как же я не люблю работать в реанимации!

– Перчатки! – С перчатками подлетела уже вторая медсестра с чего-то воспрявшая духом.

Упитанная на любителя девонька около тридцати лет немного отлетела в сторону. Это я элегантно тазом по упругому девичьему бедру качнул. Энрике Иглесиас, бля. Или кто там из них, певцов песен ртом жопой-то игриво вилял? Маску на мешок. Командный рык:

– Всем к стене, бля! Кина не будет! Или лично лечить начну! – это голым мужичкам. И попробовали бы не отвернуться. Был бы им тут театр «Современник» с бенефисом Ахеджаковой. Теперь докторице – Массаж сердца!

И подышать мешком. И продыхивать мешком. Забулькало. Ну да, чтобы после двух попаданий в желудок блевотины не было… А девчонки молодцы – отсос в руку для санации ротовой полости (это я так отсасывание блевотины по-интеллигентному обозвал) уже суют. Ничего, охладим:

– Почему монитор не подсоединили? Пошуршали. И тут же разложить клинок ларингоскопа от ручки.

– Бля! Да он почти не горит! И трубку готовьте!

– Нет другого ларингоскопа, Алексей Романович. – Это подскочившая уже со второй порцайкой адреналину Манюня. Она только без свидетелей фамильярничает. Тогда полезли. После подъема надгортанника вместо традиционной картинки голосовой щели была видна какая-то сумеречная зона. Но не долго. Потом он совсем погас. Правда то, что голосовая щель строго по центру я запомнил. Вот туда и сунем (в хорошем смысле этого слова). Подсоединить мешок. Сжать. Вместо ожидаемого «Хрю-ук!» был «Пф-ф». И грудная клетка подалась. И бабк… э-э-э… пожилая женщина начала судорожно дергаться на пихательное раздражение рефлексогенной зоны. Там. Наверное. Все, мавр сделал свое дело… Нет еще не сделал. Отвернул крышку у ручки ларингоскопа, вытащил одну батарейку и положил ее в карман.