Юрий Меркеев - Психологиня и психопат. Философско-психологический триллер

В общем, я имею в виду патологию духа, которая проникла в самую суть моего «я», стала элементом душевной матрицы. Лечить ее методами оперативного вмешательства означает себя калечить , оскоплять.

Я сторонник той медицины, которая соприкасается с изначальным пониманием слова «врач». Мне ближе заговорить грыжу или убедить рожу покинуть место ристалища, нежели ложиться под нож хирурга.

Да. Я в полной мере враль – от слова врачевать недуги.

7.

Люди все очень разные. Кто как не психолог, даже бывший, должен об этом знать! Двух листочков, упавших с дерева, не бывает одинаковыми. Что говорить о людях? Если вглядеться в материю строже, можно увидеть бесконечный поток. Из вечности истекает, в вечность возвращается.

Надо мной живет соседка, которой семьдесят лет. Тетя Галя. Одинокая женщина с букетом болезней. Каждый год тетя Галя уезжает в платную клинику и удаляет очередную опухоль на внутренних органах. Откуда в ней появляются опухоли – загадка. Такое впечатление, что она их старательно взращивает внутри живота, как опытный фермер грибы на грядках. Кажется, живот ее набит соломой, черноземом и грибницами, а фигура год от года становится круглее, пузыристее и мягче. Удаленные органы, очевидно, высвобождают пространство, делают старушку легче, чем она есть. Еще три-четыре хирургических вмешательства, и тетя Галя взлетит как воздушный шарик.

Я знаю, что она одержима лечением. Ей весело от того, что она не видит половину предметов и спускается с пятого этажа, держась за перила и считая вслух ступеньки. Она улыбается и поет под нос какие-то песни. И чем труднее ей становится в быту, тем больше она себя такой принимает. И ей наплевать, что кто-то из прохожих подумает или скажет ей вслед, что бабуля не следит за одеждой, что иногда надевает юбки задом наперед и забывает расчесать волосы. Она себя принимает со всеми недугами, от которых долго не живут, а это и есть смирение, которое жизнь продлевает. Плюс – одержимость здоровьем, то есть блажь. Тетя Галя не блаженная, но блажная . Внешне блаженные и блажные весьма похожи. У них в сердце какая-то энергетическая батарейка. Глаза светятся в темноте, как у кошек.

– Андрейка, – скребется она иногда в мою дверь по утрам. – Отнеси мусор, если не трудно. Не дойду до помойки. Не вижу ничего. Вчерась вошла в темноту первого этажа и на кошку чью-то наступила. Чуть не померла. Ноги поехали. Ты же знаешь, что я не вижу ничего. А кошка у кого черная? Не у Насти? Всю дверь мне обгадила. Так сходишь? Или нет?

– Схожу, тетя Галя, – улыбаюсь я. – Под дверью оставьте мешок. Или повесьте его на ручку. Черных кошек в нашем подъезде нет. У меня рыжий, не заметить его невозможно, но я его на улицу не выпускаю. У Насти розовый, как поросенок, породистый. У квартирантов с первого этажа грудной ребенок. Может, вы не на кошку наступили?

– Не на кошку? А кто завопил как резаный? Нет. Это я завопила. А этот …мне в ногу вцепился. Передай на первом этаже, чтобы не экономили на лампочках. Пускай вкрутят. Угробиться не долго. Кто же умирает, наступив на черного кота? Я не хочу умирать так позорно. Мне еще племяннику квартиру оформлять и стояк новый делать. И двери покрасить. И раковину заменить. И… много дел еще у нас есть. Рано помирать.

И смеется – беззвучно, но так, что трясется ее рыхлая плоть с тремя подбородками, а я слышу из-за двери колебания этих волн и тоже смеюсь. И чувствую, как она своим светящимся взглядом сверлит мою бронированную дверь.

– Передам. А я-то думал, почему черных кошек не любят? Наверное, в темноте на них наступали и гробились.

– Не забудь про мусор. Вешаю мешок тебе на дверь. Не забудь. Там очистки картофельные и рыба. Пахнуть будут. Я ухожу.

Выглядываю в глазок и вижу сутулую покачивающуюся спину соседки. Рука ее прочно обхватывает перила, скользит, старушка считает ступеньки. На голове белый платок. Кофта сизая болтается колоколом.

– Тридцать три, тридцать два, тридцать одна…

А к вечеру тетя Галя приносит мороженое. Старые люди привыкли благодарить за всякую мелочь. Мороженое не ем, но принимаю с благодарностью, потому что иначе нельзя. Обижу старушку. Хорошо, что мой Сократ подсел на молочное – мороженое с некоторых пор обожает как куриные лапы.

Мой кот – продукт особенный. В кошачьей психологии он был бы на видном месте. Потому что у него ни разу не было живого общения с кошкой, только виртуальное, через звуковые дорожки. Вся жизнь моего кота – это его «очеловечение». Подобрал я его на помойке крохотным котенком. Стал ли он выше в среде сородичей, сказать трудно. Наверное, он приобрел за десятилетие вынужденного затвора некие антропоморфные черты. Во всяком случае, у Сократа развилась дистрофия охотничьего инстинкта, он боится птичек за окном, пугается бабочек и брезгливо отпрыгивает от какого-нибудь залетного жука. Нежный стал, как барышня. И разговаривает со мной интонациями, в которых легко различима обида, грусть, недовольство, радость. Если с куриных голов я пересаживаю его на рыбу – это радость. Если с рыбы на куриные лапы, это недовольство. Противный резиновый скрип и логово под диваном, где его слышно, но не видно. Эти гнусавые недовольные скрипы действуют мне на нервы, и он знает об этом. Когда Сократ возмущен, он не мяукает, а скрЫпит .

Если перевести его раздраженный монолог на язык человеческий, то получится примерно следующее:

– Как же ты меня достал психолог своей психологией. Сам не живешь и другим не даешь. Все кого-то лечишь. А сам исцелиться не можешь. Мечтатель ты, а не психолог. Мышей уже не ловишь. Была пассия, ничего женщина. Красивая, не жадная, кормила меня как сына, на ручки брала. Так и ее прогнал своей психологией. Да… Что ж это за наука, которая все живое от себя отталкивает? Я давно от тебя, хозяин, не жду ничего доброго. Разве может прийти что-то доброе от психолога? Очнись, человече, хватит твоего жеванного-пережеванного психоанализа, просто возьми на ручки и приласкай. Слабо? Конечно, слабо? Для тебя нужна мотивация, предварительное осмысление поступка, анализ, синтез, опять анализ. Поэзии в тебе маловато, человече, одна сухая буква закона. Любви нет. Одни анализы и остались.

В какой-то степени Сократ прав. Все подвергаю анализу. И поэзии маловато.

– Что же такое красота, Сократ? Правильно, красоту нельзя объяснить логически. Ее можно только пережить.

8.

На ручке моей двери болтается пакет с мусором. Я не спешу открывать тете Гале, потому что, впустив ее, я должен буду смириться с исповедью про гнилой стояк. Ничто так не беспокоит блажную , как трубы отопления и слива. А я не в форме принимать исповедь утром. Плохо сплю. К тому же тема гнилых труб – это уже перебор. Как будто я ни на что другое не вдохновляю старушку, кроме как бесконечные жалобы на канализацию. В конце концов, есть другие виды сантехники, более светлые, что ли. Поговори со мною, Галя, о чем-нибудь поговори … только не о гнилой трубе и протечки в туалете. О погоде поговори, черт возьми, о пенсионной реформе, о президенте поговори. О смыслах жития. О любви. Только не о туалете. Прорежь в своем косяке жизненного пространства хотя бы одну нематериальную дырку. Гляди в нее и обозначай свое существование. Зри в скважину и постигай смыслы. Как мой Сократ!