Ксения Ефремкина - Хрустальная роза дождя. Психологический триллер, или Офисная зарисовка

Фотограф Buntysmum

Фотограф Michael Gaida

Фотограф Mike Wilson

© Ксения Владимировна Ефремкина, 2017

© Buntysmum, фотографии, 2017

© Michael Gaida, фотографии, 2017

© Mike Wilson, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-4707-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вы не видели пустынный этот сад?

Где висят фонарики, там фонарики висят.

И не видно ни души во цвете лет.

Лишь колеблется необратимый взгляд (…)

Или объясняют от обратного,

Или Вы не видели пустынный этот сад…

…Это разноцветные проказники,

Разноцветные проказники шалят.

Кто будет грезить,

Того будут грязить.

Но нет, не сорвись, паутину с лица —

и ту не сними, словно гостью прими,

Ведь только покуда она не снята,

почувствуешь, как паутину сплели…

Мягкое сияние зеленого торшера, едва развеивающее полумрак, придавало просторной комнате таинственность и чарующий уют. Но вдруг послышалось зловещее завывание ветра, проникающего через щели огромного окна с витражами в готическом стиле. Валентин, который все еще никак не мог согреться, зябко поежился и плотнее завернулся в свой плащ.

Молодой человек сделал глоток вкуснейшего английского чаю с молоком с привкусом пряностей и чего-то еще… наверное, праздника, хотя Рождество осталось позади, и провинциальный городок погружался в депрессию похмелья. Но в доме, куда был сегодня в очередной раз приглашен Валентин, всегда царила атмосфера праздника. Хотя это был довольно мрачный старинный особняк со множеством странных лестниц и темных углов.

Валентин пришел этим вечером в гости к своему работодателю, а также творческому наставнику и доброму покровителю, к которому испытывал невыразимое уважение и благодарность. Полгода назад Валентин Тельбах был всего лишь нищим непризнанным поэтом. Ни в одной редакции не брали на публикацию его стихи. Отчаявшись, чувствуя себя ни к чему не способным, он подумывал уже свести счеты с жизнью. Его останавливала лишь мысль о маме.

Его бедной маме, посвятившей ему жизнь, но в итоге сломленной жестокостью современного мира. Ее психика не выдержала. Увы, мать Валентина лежала сейчас в закрытом отделении психиатрической больницы. Валентин болезненно поморщился, ему самому не хотелось думать об этом факте.

Среди коллег Валентина эту тайну знал лишь его босс. Ему юноша доверял во всем.

С тех пор как жизнь случайно свела Валентина с Яковом Иосифовичем Оффманом, уровень жизни молодого поэта совершенно переменился. Многие недоступные прежде вещи – ноутбук, солидный письменный стол, пирушки в ресторане, недорогая, но удобная мебель, – стали реальностью. Валентин постоянно навещал матушку в лечебнице и свято верил, что скоро она поправится и ее можно будет забрать домой. Даст Бог, она так обрадуется успехам и процветанию сына, что совершенно оправится и вновь станет такой, какой Валентин запомнил ее в свои золотые детские годы… Шопинг – вот бальзам для женской души.

Все это стало возможно с тех пор, как Яков Иосифович Оффман одобрил вирши Валика («Вы вполне профессионально пишете гениальные шедевры, молодой человек»), и предложил ему работу в своей компании с претенциозным названием «Центр творческих технологий». Яков Иосифович был владельцем нескольких предприятий, в том числе издательства «Парнас», полиграфической лавочки и двух розариев.

Правда, Валентин сокрушался порой, что работа в офисе оставляет ему мало времени для творчества, но становиться вновь безработным тоже не хотелось, и роптать было грех. Тем более коллектив был сплочённым и на редкость доброжелательным, во всяком случае на первый взгляд.

И сегодня начальник пригласил скромного сотрудника к себе домой, чтоб высказать свое суждение о новом цикле его стихов «Узники великолепия, или Розы на снегу», что явилось огромной честью для Валика.

Полчаса назад Валентина встретила и провела в эту комнату дочь Якова Иосифовича, очаровательная пухленькая шатенка богемного вида по имени Виола. Ее томные, с поволокой глаза сияли такой простодушной добротой, что Валик практически влюбился, хотя предпочитал всегда стройных блондинок. Ему велели подождать, пока Яков Иосифович попросит его к себе в кабинет, как в лучших аристократических домах. Виола подала ему чай и спагетти с сыром, которые он уничтожил уже с огромным аппетитом.

Долгое время бедному юноше приходилось довольствоваться черствыми корками, баранками и чифиром, отчего кожа на лице приобрела нездоровую поэтическую бледность, а глаза – лихорадочный блеск. Валик давно заработал себе хронический гастрит. Но он считал это мелочью жизни, вспоминая, как доставалось в жизни его литературным кумирам Лермонтову, Гумилеву и Грину.

Сейчас все было иначе.

На работе все заботились о нем, женский коллектив буквально кормил и одевал его.

Если бы не Яков Иосифович, если бы не благословенное место на принадлежащем ему предприятии – кто знает, был бы Валентин жив сейчас?

Валентин с умиленной улыбкой вальяжно откинулся на спинку кресла, с интересом рассматривая роскошные безделушки вокруг.

И все же что-то вызывало у него тревогу. Он нахмурился.

Свист ветра… скрип половиц… приглушенный грохот редких автомобилей, проезжающих по тихой улочке за окном… неуловимо сливались в слова.

Валентин зажмурился и заткнул уши, он не хотел слышать, понимать, но слова все равно складывались во фразы, проникали в его уши и сознание, отравляя чужой злобой и ненавистью каждую клетку тела.

«Лузер… Неудачник… Ходячее недоразумение… Сын умалишенной… Шизофреник… Куда мать, туда и сынуля»…

Кажется, это были два негромких, звучащих в отдалении голоса, мужской и женский… Неумолимые интонации, жестокие слова, после которых, кажется, невозможно жить… и еще прозвучал приглушенный, негромкий, но все равно серебристо рассыпающийся женский смех. Валентин вспомнил даже стихи своего любимого поэта Бальмонта:

Валентин потряс головой, стараясь избавиться от наваждения.

Ведь в его жизни сейчас все замечательно.

Неужели у него действительно постепенно «едет крыша», как у матушки?

Внезапно распахнулась дубовая дверь с резными завитушками. На пороге стояла Виола, излучающая нежную женственность и изысканные манеры. И Валя забыл обо всем.