Михаил Коломенский - Пять вариаций с мужьями

Луна, поначалу пугающе гигантская, поднявшись, сделалась меньше и засияла. Тени стали чернотой, и при этом в них безостановочно происходило что-то; а то, на что падал свет, застыло.

Галя возникла вдруг. Он увидел её рядом, стоящей под тополем.

Он хотел сказать ей какие-то слова, но не знал, какие. Потом он обнаружил, что не может говорить.

И она молчала.

Он двинулся к ней.

Хотел поцеловать – и она хотела его поцеловать, – но почему-то не вышло, их лица прошли мимо друг друга. Вместо этого они обнялись; и он задрожал, ощутив, как она всё крепче и откровенней прижимает его к себе.

Внезапно-невыносимо-громко – он услышал её прерывающееся дыханье.

Это что-то изменило в происходящем. Они разнялись. Он отступил на шаг – а затем, не веря себе, взялся за края её платья и потянул вверх. И вверх, и вверх; и она вскинула руки и двумя движеньями плеч помогла ему.

Он хотел её видеть, он отступил ещё.

Полуосвещённая луной, она стояла перед ним без платья и не отрываясь смотрела на него. Под чёлкой темнели огромные её глаза, и белели её трусы, и аромат её тела наполнил ночь.

Его сердце подкатило к горлу, он перестал дышать.

Голова её запрокинулась, и она застонала, негромко.

Он шагнул к ней. И она шагнула к нему –

и, выхватив платье, отскочила.

Через миг платье было на ней; она повернулась и побежала.

Он видел, как она споткнулась, но удержалась – и тут же исчезла в светлых зарослях лоха.

Оцепенение спало, он рванулся.

Он мчался, он нёсся, слыша при этом частый стук – то ли стук сердца, то ли удары ног о землю. Надо было успеть до дороги. Он успевал, он успевал, и от этого нёсся ещё быстрей – но, миновав ставок и взметнувшись на гору, он никого не увидел.

Дорога в село была пустынна, и над ней недвижно стояла только что летевшая луна.

Он понял: она побежала длинным путём, в сторону хаты модистки – чтоб вернуться домой оттуда. Теперь он уже не мог её догнать.

Он тихо вошёл в хату и сел на табуретку у стола. Потом прилёг на кровать.

Он лежал не шевелясь, в непрекращающемся потрясении, не веря, что видел её раздетой, увидел её трусы, и это он её раздевал, и она ему помогала себя раздеть, и прижимала к себе, и всё это было только что. И смотрели на него её глаза, тёмные и светящиеся, и было в них то, что превышало всё испытанное им до сих пор, всё мыслимое, всё желаемое.

Странное, больное время наступило. Дни и ночи пошли по кругу.

Он не знал – он ел или не ел. Единственное, чего он хотел, – увидеть её. Но почему-то это стало невозможным. Она будто исчезла из пространства.

Внезапно оборвалось.

– Инструктор з района Гальку сосватав, – поделилась Затулиха вестью. – Весилля на яблочный Спас будэ, щоб на курорт поспилы поихаты.

– Сплетня… – задохнулся Юрка.

– А ты пиды, сам спытай.

Громыхнул в железные ворота.

– Чого тоби? – Михайло вышел.

– Он вам что: двадцать пять тысяч дал?.. – голос у Юрки дрожит. И губы.

– Та ни… таких грошив в нёго нэмае, – Михайло засмеялся. И даже головой крутнул. – Дурной ты, а ще вчитэль. Цэ ж – власть. Сёгодни он инструктор, завтра секрэтар…

– Откуда известно?.. Это неизвестно!..

– Конешно, – спокойно согласился Михайло. – Та пока для нас и инструктор сгодится.

– Галя… – сказал Юрка. – Где?

Глянул на него Михайло исподлобья – но вместо того, чтоб калитку захлопнуть, ответил мягко – по-житейски, по-соседски:

– Та поихала… його родни покозатысь.

И замолчал Юрка.

И повернулся и побрёл прочь.

Сидит инструктор за свадебным столом, и рядом – Галя. И вставши с нею, целует её вольготно под всеобщее одобрение.

Полсела гуляет на свадьбе!.. Ну, не полсела, конечно, – село большое, – но много людей. Много. И танцуют, и песни поют.

А потом – тишина в тёмной комнате. Беззвучно и безразлично стоят изумрудные цифры в электронных часах. Поднялась с постели новобрачная – инструктор засопел, перевернулся, – подошла к раскрытому окну…

И Юра у окна, тоже в ночь смотрит. Не ложился. И будильник за его спиной – тики-тик, тики-тики, тики-тик, тики-тики, тики-тик…

Прошёл предрассветной улицей. Разбудил Никитича:

– Обрез!..

– От любви стреляться можно только офицерам, – наставительно сказал Никитич. – А как ты лицо гражданское, то должен вешаться.

– Не для меня… Я этих… ремонтантных…

– От это так! – развеселился Никитич. – Раньше кулаки по учителям с обрезов шмаляли, а теперь наоборот! Конец света, ей-бо, конец света…

– Дай!.. Где он?.. Дай!..

Не в себе был Юрка совершенно. Топорик в углу увидел, схватил. Но Никитич догадался:

– Она как жить после этого будет? О ней подумай!

С минуту, наверно, Юрка стоял, топорик сжимая двумя руками. Потом – поник.

Поил его Никитич до утра, и пил с ним вместе, на топчан отволок, сам на пол поперёк входа бухнулся.

Проснулись заполдень. Никитич – немножко раньше, на стол уже собрал. Юрка себя плохо чувствовал; но умылся, поел, посидел – легче стало.

Домой он не пошёл, продолжили беседу. Никитич ему всякие истории рассказывал про жизнь в Кандиевке до войны – смешные. И Юрку он расспрашивал про то, какой сейчас писатель самый лучший – из живых – и почему. И тоже смеялся, хотя Юрка ему говорил совсем не смешное. Но Никитичу было смешно.

А потом завечерело, и Юрка как-то сразу умолк и сделался неподвижен.

Никитич тоже сидел молча некоторое время.

Потом спросил:

– Ти, хлопче, мову розумiєш?

– Так, – машинально ответил Юрка.

– Но то слухай, – сказал Никитич. – Козаком тепер не можна.

– Но так що? Це колись… – Юрка не понимал.

– Iнші часи, так. Повсюдно… Уся мапа – один колір… Бо не волю цінували, а їжу… або врятування.

Юрка силился понять.

– Не козак – то така людина, яка має в собi й пана, і холопа. І хтось туди, а хтось сюди. Але… не буває, щоб усі. Природа проти.

Юрка по-прежнему не понимал.

– От – наприклад – я розмовляю з тобой українськой мовой. А могу и по-русски. Точно так же. И ты же тоже можешь?

– Конечно, – Юрка удивился. – Я же… – чуть даже не засмеялся.

– А вони – напів так, напів сяк. Тобто ні так, ні сяк. Нездатні вони до певного.

Юрка опять не понимал.

– До своїх тобі треба, Юрко.

– А хто вони? І де?

– Десь, – кратко ответил Никитич 1 1 – Ты, парень, [украинский] язык понимаешь? – Да. – Ну, так слушай. Казаком теперь нельзя. – Ну, так что? Это когда-то… – Другие времена, да. Повсеместно… Вся карта – один цвет… Потому что не волю ценили, а спасение… или еду. … Не казак – это такой человек, в котором и пан, и холоп. И кто-то туда, а кто-то сюда. Но… не бывает, чтобы все. Природа против. … Вот – например – я разговариваю с тобой на украинском языке. … А они – наполовину так, наполовину сяк. То есть ни так, ни сяк. Неспособны они к определённому. … К своим тебе надо, Юрка. – А кто они? И где? – Где-то. .