Михаил Коломенский - Пять вариаций с мужьями

Молчали оба – Юрий и директор.

– А уроки твои на кого отдам? – заговорил наконец директор. – А пацаны? Они ж за тобой хвостом бегают!..

Не отвечает Юрий. Спокоен. Блеска в глазах уже нет. Одет чисто. Бородка заметно подросла.

И в молчанье его – такое, отчего неубедительным становится директорский голос.

Подписал Павел Сергеич, отодвинул, отвернулся.

Первые нотки предстоящей осени тихонько прозвенели в кандиевском воздухе.

Раздал Юрий пацанам все почти книги. А Сашке ещё и транзистор «ВЭФ» подарил. Затулихе утюг оставил и будильник.

Сел к столу.

«Галка!»

Взял новый лист.

«Галечка!»

Взял новый лист.

Задумался.

В задумчивости рисовать принялся фигурки всякие…

Встал, скомкал листы. И – сжёг.

Не знал, куда пепел деть. Потом отнёс в ведро под рукомойником. И заодно руки помыл – от пепла запачкались.

– Перекрестить бы тебя надо на дорожку… – прохрипел Никитич. – Та я давно уже безбожник… – Оскалился хищновато.

Сдал он сильно за последний месяц. Видно было: скоро помрёт, наверное.

Юра стоял перед ним с опущенной головой.

– Не смей в землю смотреть! – вдруг выкрикнул Никитич. – На людей смотри! В небо смотри!.. – ноздри раздулись, затрясся старчески. Ногой топнул. И раскашлялся.

На автобус Юрка опоздал. Следующий – ждать несколько часов.

Перехватил чемодан поудобнее и пошёл пешком.

Навстречу – «жигуль». Мусиюкский.

Вышел Юрий на середину.

«Жигуль» его объезжать не стал. Затормозил в двух метрах. Вынырнул из кабины Карп.

Юрий чемодан поставил, приблизился. И ударил кулаком в ненавистные усики.

Но у Карпа шланг в руке возник. Да и резвей оказался, проворней. С лихвой Юрке ответил, сел за руль, чемодан переехал, и – только пыль за ним.

Лежит побитый Юрка головой в траве. Камешек в щёку впился.

Смахнул его. Встал на ноги. Чемодан поднял. Дальше пошёл.

Скрылось позади за поворотом село Кандиевка с его хатками и доминами, с теплицами, Мусиюками, мальвами, лопухами, ставком и тополями…

Шагает с кривым чемоданом; лицо в ссадинах, губа опухла, рассечена, левый глаз подзаплыл, прищурен – будто целится Юрий.

За другим поворотом скрылся и он.

Пусто на шляхе.

А приятели его, механизаторы, с весёлыми лицами без ссадин, забивали в этот час всей дружной своей оравой «козла», давая друг другу прикуривать сигареты «Астра», взаимно подшучивая и испытывая от всего этого чувство нормальной человеческой обеспеченности.

Когда человеку хочется есть,

он способен к банальной краже.

Когда хочется есть народу,

возможен переворот. Что, в общем-то, тоже обычно.

Но если голодны двое – никто не предскажет намерений и результатов.

В.Гейзенберг

1.

Таня казалась сонной. Во всяком случае, была она на вид равнодушной, склонной к полноте и неспортивной. Да ещё одета в свитер с длинной юбкой – и, несмотря на её молодость, можно было б пройти мимо, не заметив. Но… что-то как-то цепляло.

Может быть, то, что была она всё же скорее невозмутимой, чем равнодушной, а невозмутимость в женщине – это момент редкого шарма.

А может быть, то, что пила она пустой чай. Ничего на столе перед нею не было, ни крошки. И от такого питья она почему-то испытывала несомненное – и немалое – удовольствие. Даже глаза прикрывала.

И Саша пил чай тоже безо всего. Он был худ, простодушно губаст и, может, даже лопоух. И озабочен какой-то проблемой. Уставившись в точку, он делал напряжённо-регулярные глотки. Поношенный великоватый пиджак и некоторое общее несовпадение со средой выдавали в нём, пожалуй, студента – или просто молодого бюджетника.

Они сидели в гостиничном буфете – в разных его углах – и отличались от всех остальных сидящих и жующих тем, что не жевали.

На неё поглядывали мужчины. На то, как прикрываются её глаза. Как пошевеливаются ноздри.

Вот она допила, промокнула салфеткой губы – и вышла.

Сразу несколько человек посмотрели ей вслед – из-за столиков и из очереди.

(Пользуясь этим, буфетчица мгновенно подменила брошенную ей полусотню десяткой – и с приветливой улыбкой стала ждать, когда покупатель повернётся.)

И только Саша не смотрел ни на кого. Он уставился в стену. Было ясно, что он глубоко задумался и что он вообще такой – склонный задумываться.

Потом он достал потрёпанный блокнот и, запустив пальцы в волосы, начал что-то записывать, то резко ускоряясь, то останавливаясь.

2.

От окошка «до востребования» тянулся хвост.

Продвигались, впрочем, быстро. И никто ничего не получал.

Подошла очередь Тани. Она раскрыла, выставила паспорт.

Женщина за стеклом пробежала пальцами по ящичку – и отрицательно качнула головой.

Таня сжала губы.

Саша опять пил чай в буфете.

Через столик от него пила чай Таня.

Они видели друг друга – но не проявляли интереса. Мерно поднимая стаканы – то поочередно, то синхронно, – они предавались питью.

Они сидели параллельно (если бы их столики были ближе, они оказались бы словно за одной партой), и когда их движения совпадали, это выглядело то ли комично, то ли ужасно загадочно. А может, и подозрительно.

И все в буфете бросали взгляды – уже на них обоих.

Но они никого не замечали.

Саша сидел в своём номере перед телевизором.

Номер был двухместным. Телевизор негромко работал, а сосед громко храпел.

В телевизоре происходила любовная сцена. Очень откровенная.

Взгляд Саши был очень напряжён.

Но смотрел он не на экран, а на тумбочку соседа – где под светом настольной лампы лежала раскрытая пачка печенья.

Саша смотрел на неё долго. Потом осторожно выбрался из кресла, прокрался к тумбочке – и вытащил одно печенье.

И, постояв, – ещё одно.

В этот момент сосед перестал храпеть и заворочался, и Саша замер в невозможной позе.

Но храп возобновился – с такой неожиданной мощью, что Саша даже пригнулся. И не разгибаясь, на цыпочках стал красться в ванную. По пути взял с кровати газету.

В ванной закрылся и начал есть – изо всех сил стараясь не торопиться.

Газету при этом держал перед грудью: в неё падали крошки.

Их он потом с газеты слизал.

3.

За крайним столиком в буфете обжирался толстяк.

Вошёл Саша – слегка ударившись о стену.

– Э-э… Здравствуйте! – сказал он буфетчице.

Буфетчица не ответила.

– Чай есть?

Буфетчица не ответила.

– Пожалуйста… чай, – сказал Саша.

Буфетчица дала ему стакан чая.

Саша взял и стал смотреть, куда бы сесть.

Стакан был горячим. Саша не выдержал и сел за столик, соседний с толстяком.

Начал медленно пить.

Толстяк ел с большим чувством. Чавкал, сопел, агрессивно кусал. Иногда у него изо рта вываливалось, и тогда он ладонью подхватывал и заталкивал обратно. В центре столика стоял стакан со сметаной, а перед ним расположились салаты-винегреты, бутерброды, пирожки, сосиски, булочки, пирожные… всё, что может быть в гостиничном буфете.