Наталья Бушнева - Разные судьбы. Рассказы

Юленька на вид казалась довольно-таки полной женщиной, а с учётом её низкого роста, намотанного на голове платка, тёплого полушубка и валенок походила на колобок. Такое сходство ещё более усиливалось, когда она приседала, постанывая и обхватив живот руками.

Было поздно, темнота усиливала чувство одиночества и страха перед предстоящими испытаниями. Только в окне одноэтажного домика, стоявшего напротив через дорогу, мерцало пламя одинокой свечи. Электрического освещения нигде не было. Самое высокое здание двухэтажного универмага, расположенного рядом на перекрёстке двух улиц, зловеще темнело и поблёскивало в лунном свете стёклами витрин.

Подмораживало… Высокие деревья, укутанные кружевной шалью из снега и инея, торжественные и сказочные, стояли по обе стороны улицы. А на небе сквозь морозную дымку проглядывали далёкие звёзды. Нигде ни звука… Тишина… Вдруг вдалеке послышался крик возничего:

– Но, шалая!.. Пошевеливайся!..

С главной улицы в переулок свернули сани. В них, примостившись боком на краю, сидела Юлина попутчица, её соседка по дому Лида. Она усиленно махала рукой:

– Юленька, вот и карета тебе подана. Давай-ка помогу, – Лида проворно соскочила на снег и побежала на помощь к своей спутнице.

Возничий – мужчина в телогрейке и стёганой шапке с опущенными ушами, тоже вылез из саней и, неуверенно потоптавшись на месте, заковылял на протезе к калитке. Подхватив с двух сторон Юлию, они осторожно вывели её на проезжую часть к саням и усадили на какую-то кошму. Мужчина взмахнул кнутом, и тощая лошадка торопливо побежала по накатанной дороге. Подруга Юлии, пристроившись рядом с ней, поддерживала её на крутых поворотах.

Вскоре сани остановились у двухэтажного здания больницы. Рядом с входом, за стеклом окна, одиноко горела керосиновая лампа, да в нескольких комнатах на нижнем этаже мерцал слабый свет. Попутчица Юлии помогла ей выбраться из саней, поднялась с ней на крыльцо и постучалась в дверь. Выглянула пожилая санитарка и ворчливо проговорила:

– И что это бабам неймётся. Идёт война, а они – рожать! – и тут же, услышав стоны роженицы, более ласково запричитала: – Ничего, ничего, милая, потерпи! Родишь солдатика, а они сейчас, ой, как нужны. Пойдём, пойдём, родная, всё будет хорошо! Первый раз к нам?

– Нет, уже второго рожает, – ответила за неё подруга.

– Ну, тогда ждите скорого пополнения, – и санитарка закрыла за собой дверь в приёмный покой.

Лидия нерешительно потопталась в прихожей и вышла на мороз. Сани ещё стояли на дороге.

– Ну как там? Всё в порядке? – поинтересовался возничий. И не дожидаясь ответа, предложил: – Давай уж отвезу тебя обратно, а то очень поздно, мало ли кто обидит.

Лида спохватилась и отдала ему в руки заранее приготовленную, но забытую впопыхах оплату за услуги – полбуханки хлеба.

– Спасибо вам на добром слове, но это всё, что у меня есть.

– Садись, не будем торговаться. Вам, бабам, тут также не сладко. Вижу, и сама-то вроде ребёночка ждёшь? Мужья-то ваши где?

– Да где им быть? Конечно, на фронте. Под Москвой они… Слышали, какие там идут бои?

– Как не слышал… видел даже. Вот, без ноги оттуда вернулся. Жаль, что в первом же бою её потерял, а то бы бил этих «гадов»! – и мужчина, сжав кулаки, со злостью потряс ими в воздухе.

А в это время в родильной палате совершалось таинство появления на свет нового человечка. Рожениц в эту ночь – ночь перед Рождеством, кроме Юлии, больше не было. Палата была освещена несколькими керосиновыми лампами. Две акушерки возились около Юлии.

– Дыши… не дыши! Дыши… Не дыши! Тужься… тужься! Не тужься! – и так около часа.

Стиснув зубы, Юлия тихо стонала, когда было невыносимо больно. И вот, наконец, долгожданные слова:

– Головка показалась! Теперь, мамаша, работай, работай, дорогая! Ну, солдатик, пошёл… Давай, давай, голубушка, тужься!

Вскоре в палате раздался писк новорожденного. Акушерка подняла над Юлией синюшного младенца.

– Ба! Да это девочка, да ещё в рубашечке! – и взглянув на висевшие на стене часы, промолвила. – А ведь сегодня Рождество! Дочь-то у тебя счастливая будет. Поздравляю, мамаша!

На календаре было 7 января 1942 года. Где-то далеко шла война, гремели взрывы, гибли люди, города превращались в руины. А здесь, в тишине, в мерцающем полумраке керосиновых ламп, появился на свет ещё один человечек. На радость или на горе? Что его ожидает впереди? Этого не знал никто…

А над южным городом, расположенным глубоко в тылу, сияло звёздное небо. Такое мирное и в то же время холодное, безучастное ко всему, что творилось в это время на земле.

Утро наступающего дня было ясным, тихим; воздух прозрачно чистым. Сквозь замерзшие, расписанные морозом окна палаты проглядывали голые ветви деревьев, опушенные снегом и подкрашенные нежным розовым светом восходящего солнца. Настоящее Рождество!

В палате было холодно. Юлия лежала под несколькими одеялами, рядом под боком спала её дочка, также закутанная в одеяла. Нос пуговкой, бровки белёсенькие и слегка припухшие, губки сжаты в тонкую полосочку, ну а щёки, как два яблока, выпирали из-под туго повязанной на головке пелёнки. Мама только что её покормила, и обе находились в благодушном, расслабленном состоянии. В палате стояло несколько коек, но они были пока пустые. В этой тишине, изредка нарушаемой звоном медицинских инструментов, вёдер и кастрюль, напоминающих об обыденной жизни родильного отделения городской больницы, Юлия вспомнила себя, маленькую…

«Детство и юность Юлии прошли в далёком отсюда уральском городке Нижняя Салда. Зимы там всегда были морозные и снежные. Горки да снежки – единственная забава малышни зимой. Катались с горок кто на чём: дощечках, коре деревьев, прутьях, связанных в пучок. Санок не было. Да и какие санки, если одежды путёвой не было. Многие дети на улицу бегали по очереди, так как зимняя обувка была не у всех. Кататься на ногах, а особенно на одежде, родители строго-настрого запрещали, за это детей ждало серьёзное наказание. А как хотелось скатиться с горки вниз!

Юлия с улыбкой вспомнила, как она однажды, взобравшись на самый верх горки и убедившись, что её никто не видит, быстро задрала подол юбки и шубейки и с визгом скатилась вниз на голой пятой точке. А потом она бежала домой с воплями и слезами. Ведь штанишек тоже не было. Дома, боясь встретить маму, она прижала замёрзшую, ободранную попку к тёплому боку печки. Такое жестокое испытание на прочность было у неё первый и последний раз в жизни.

Летом были другие развлечения: ходили с подружками в лес по грибы да ягоды, плескались все вместе в мелкой речушке, жарились на солнышке, шлёпали на себе и на других надоедливых комаров. Но такое беспечное детство длилось недолго.