Сергей Ходосевич - Невероятное рядом. Сборник поэзии и прозы с мистическим сюжетом

Охотничья выдержка помогла Алесу в поисках берендея. Когда Алес подошел к пещере, он почувствовал странное родство с тем, кого собирается убить. Точно так же зверь подходил к сеням в его избе и, вероятно, такое же дурманящее предчувствие мести спирало его дыхание. Берендей лежал, не то сопел, не то придавлено рычал. Он не замечал присутствия охотника, когда зверь выбирался из болота, он позволил грязной воде просочиться в тело через раны и теперь, он лежал неспособный как-либо сопротивляться охотнику. Неспособный его даже заметить.

Алес молча приблизился, достал большой нож и вонзил его в косматое тело. Берендей стал стонать чуть громче, а лапы его начали едва приподниматься.

– Щенок губастый! Реви, реви, сейчас я тебе нареву. – Алес надавил на нож и остановился. Он боялся потерять самообладание и поддаться чувствам. Сейчас он поддался и на секунду задумался правильно ли это. Его взор, как будто ища решения, прыгал по пещере, глаза быстро приспособились к темноте. В одном углу, вдоль измазанной кровью стены темнели куски человеческого тела, и голова со знакомым цветом волос. Вот оно, решение.

– Ты отнял у меня мое сердечко. Теперь я вырежу твое.

Алес измазал руки в крови. Мерными движениями он вспарывал зверя чуть ниже ребер. Берендей становился все тише. Жизнь, вместе с сердцем и последними, хрипящими вздохами, покинула его.

Сжимая сердце, словно ребенок сжимает игрушку, Алес подполз к останкам своей жены.

– Алиса. Вот я и вернулся, я вернулся с охоты, я все-таки вернулся. Слышишь? Радуйся мне – голос охотника принялся дрожать, вслед задрожали и плечи. Потом охотник уснул.

Когда проснулся и вытер следы обсохших слез, увидел млечную россыпь звезд. Как он выходил за берендеем, было утро. Время текло обычным урядом, замечая горя одного человека. Еще раз посмотрел на останки жены. Свершилось необратимое. Поэтому Алес почувствовал себя ничтожно маленьким и беспомощным. Сверчки по-прежнему пели в кустах, а ветер успокоительно шумел в кронах дубов. Но это не успокаивали теперь человека, казалось безмолвной насмешкой. Никому не было дела до его утраты, Алесу было мерзко.

Он развел костер. Нужно было обогреться и поесть. Сердца очень питательны. Лежа на холодных камнях охотник почувствовал, что сам похож на зверя. Стиснув зубы он застонал, сотрясаемый мелким ознобом. Было паршиво. От того, что он продал все свои жизненные устои так дешево – враг даже не сопротивлялся. Еще хуже от того, что он чувствовал неудовлетворенность от такой мести, и, если он поддался один раз, то теперь он освободился.

Алес потерял все. Дом, лицо, устои. Засыпая, поклялся истребить весь косолапый род.

Затеплился рассвет. Сонно оглядывая пещеру, Алес заметил, что на месте косматой туши лежит человек. Труп нагой девушки лет двадцати от роду. Бурые волосы рассыпались вокруг головы, напоминая паутину. Остекленевшие глаза смотрели чуть вбок, а ниже ребер зияла дыра. Алес, приподнявшись на локте, без каких-либо чувств посмотрел на бездыханную девушку.

Косолапые… Алесу понравился вкус мяса зверей, которых он истреблял. С жадностью он освежевывал труп и доставал из него первым делом сердце. Со временем он даже прекратил готовить его, съедал так, на месте, с бесчеловечным причмокиванием. Меж тем прочие охотники замечали, что Алес сделался сильнее и крупнее. Алес же стал замечать, что волосы на его руках стали более густыми и грубыми, потом он бросил охотиться с ружьем – руки стали слишком большие. Через пару лет бурые прекратили на него скалиться при встрече. Появилась у охотника привычка яростно кричать на своего врага и, когда он выходил-таки один на один со зверем, было уже не разобрать человек ли кричит на зверя, или яростно друг на друга ревут два хозяина леса.

– Ну, как тебе, Данька? Такую тебе историю подавай? – К концу рассказа дед заметно погрустнел, но когда обратился к внуку, широко улыбнулся, оголяя двадцать девять желтоватых зуба.

– Это, деда – Даня задумчиво почмокал. Дед в этот раз рассказывал по-особенному вовлечено – обычно он быстро выкладывал заученные речи, целовал внука в лоб и уходил. – всем историям история. – Даня опять протягивал «О» – Давай еще одну, можно короткую, ты шибко интересно сегодня рассказываешь.

– Ладно – простодушно пожал плечами дед, рассеянно рассматривая пейзаж за окном – бабка все равно уж ворчать будет, мол задержались поздно. Давай еще чуток посидим.

Пригнулся дед, опершись локтями к колена и обхватив голову. Еще раз поискал зрачками, в этот раз он делал это немного дольше, вздохнул и начал.

– Что ж – дед облизнулся и натянул на потрескавшиеся от старости, сморщенные губы улыбку – приступим….

…День ото дня, потихоньку жил обычный, серый ворон. Искал он себе пищу, просыпался, засыпал, временами, от нечего делать, каркал в унисон с собратьями. Но не было в нем чувства единства с другими воронами. Он их ненавидел всей душой. Они казались ему одинаковыми – тупыми, злобными. Долго грустным, непонимающим взглядом сверлил и свое отражение в воде.

Вот однажды он решил избавить себя от всего этого кошмара. Улетел с насиженных мест, искать что-то новое, искать, что-то, что поможет ему найти себя. И через какое-то время ворон обнаружился в незнакомом березовом лесу. Посреди леса, на опушке, в кучке пыли и грязи, лежала птица. Она лежала, беспомощно хлопая глазами, неспособная даже двигаться Подчинись ворон своему нутру, он бы съел эту птицу как. Но он чувствовал отвращение к своему естеству. Поэтому решил воспротивиться ему. Решил поступить, как ему хотелось. Иначе.

Ворон остался с погибающей птицей. Днями на пролёт он каркал, пытаясь подбодрить несчастную. Долго пропадал в лесу. Приносил ей семена, ягоды и прочую пищу, но умирающая не принимала еды, а только смотрела на ворона, неспособными ничего выразить глазами. День ото дня кучка серой пыли под птицей уменьшалась, в то время, как птица здоровела.

Ворон этого не замечал, он был слишком увлечен опекой. Со временем птица стала двигаться, покрылась перьями. Ворон все ещё был рядом и радостно каркал. Он ненавидел себя за то, что умеет издавать только этот звук, но ничего другого он не мог.

И однажды, птица встала, выпрямилась, ростом превысив ворона раза в два. С переливистым, громким криком она покрылась пламенем. Ворон был удивлен и раздосадован. Он видел, насколько птица прекрасна и чувствовал, что она сейчас улетит. Он было хотел выщипать ее перышки, но, когда подошел, от жара перья ворона выгорели, стали словно снег.

Ворон подлетел к озеру и посмотрел в отражение. Он теперь выглядел так, как ощущал себя всю жизнь. Он был счастлив, он нашел себя разделив жизнь с жар-птицей. Ворон был настолько благодарен ей, что решил до конца жизни стать ее спутником. Но она направлялась к сородичам. Не желая делить жар-птицу, он еще раз захотел ощипать ее, удержать рядом.