Ольга Черниенко - Ворона

И популярный тогда стишок: «Трудно жить на свете октябрёнку Пете – бьёт его по роже пионер Серёжа…» – как нельзя лучше отражал школьную атмосферу тех лет. Прошло совсем немного времени, отпрыски уголовников достигли призывного возраста, и в Советской армии в 70-е годы пышно расцвела дедовщина.

Мой сосед по парте, рыжий, толстый, красномордый Пашка, сын отпетого рецидивиста, «избранный» классом (на самом деле назначенный классным руководителем) старостой, на общешкольном построении бил кулаком под дых тем, кто стоял «не так», и учительница своего «помощника» не останавливала: он был её опорой. Пашка собрал вокруг себя настоящую банду малолетних живодёров.

Я действительно не находила ничего смешного в популярной у них забаве, безумно веселившей всё это глупое стадо недорослей: к хвосту пойманной несчастной, испуганной кошки они привязывали десяток консервных банок, от грохота которых бегущее животное сходило с ума, бросалось под машины, могло умереть от разрыва сердца… Я же ничем не могла помочь этому несчастному созданию, и слёзы бессилия текли по моему лицу так обильно, что парта становилась мокрой.

– Фу, какая дура! – издевался Пашка. – Реви, реви! Я тебе много ещё чего сейчас расскажу. Слушай сюда!

Не дёргайся. Сиди! – пресекал он мои попытки сбежать, чтобы не слышать его рассказов. – Я с тобой говорить буду!

Уставившись на меня стеклянным взглядом маньяка-садиста, с кривой саркастической улыбочкой он быстро, торопясь и захлёбываясь слюной, шептал мне всевозможные гадости, стараясь доставить как можно больше душевной боли…

– Ну, мухам и стрекозам крылья отрывать, чтобы сделать их пешеходными, – это ерунда. Можно ещё, например, залить кипятком муравейник! Ошпаренные муравьи так смешно бегать начинают! Выбегут наружу, а мы их ногами, ногами! Гусеницу в лужицу ногой растереть тоже приятно!

Или вот: надуть лягушку через соломинку, а потом двумя ногами на неё… ка-а-ак прыгнуть! Хлоп! Ха! Кишки брызгами разлетаются!

А в деревне с отцом сусликов убивали! У них две норы: в одну входят, в другую выходят. В одну льём воду, у другой с проволочной удавкой стоим. Суслик выскакивает… и тут – батяня ка-ак дёрнет за проволоку! Хряк! Шейные позвонки ломаются, глаза вываливаются! Так и висят на ниточках! Обхохочешься!

От этих рассказов мне становилось плохо: кружилась голова, болело сердце, а Пашка каждый день вспоминал всё новые и новые подробности пыток, которым он подвергал добрых, ласковых, преданных человеку существ, повинных лишь в том, что довелось им родиться на столь ужасной планете! Это был бесконечный мучительный триллер…

Есть у людей странная склонность к разрушению. Радуется жизни Божье создание: плавает, летает, ползает, добывает пищу, рожает потомство, наслаждается солнцем, небом, водным простором… И вдруг мимо идущий человек цинично, подло, жестоко уничтожает эту жизнь! И теперь вместо Божьего создания – лишь его мёртвая, раздавленная, растерзанная оболочка! А человек рад! Смеётся, ржёт, гогочет… Разве можно его назвать человеком? Быть может, он есть порождение сатаны?

Быть может, чувства человеческие у этих замороженных можно разбудить, лишь поместив их на место жертвы? Как же хотелось мне увидеть однажды Пашку униженным, плачущим от боли, ползающим по земле, раздавленным, как та гусеница…

Но я боялась его, как боялась его отца – матёрого уголовника с длительным тюремным стажем. Пашка же гордился «крутым батей», способным своими пудовыми кулаками с одного удара «завалить» любого: быка, лошадь, человека! Хвастался, что и дед его был «героем» – скольких буржуев в Гражданскую удавил он собственными руками!

Пашка мечтал стать таким же, как они, а может, ещё «круче»! Он и стал им – главнюком над братками в 90-е, и скульптура его в полный рост уже лет двадцать на аллее престижного кладбища. Застрелили его в одной из бандитских разборок.

Паша Меченый – эту кличку носил он всю жизнь, с тех самых пор, когда получил её ещё октябрёнком…

«Октябрята – дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут!» Реальность же была совсем иной: бесконечные построения, равнение в затылок, хождение строем, коллективные выкрикивания глупых лозунгов – воспитание, направленное на полное обезличивание человека.

Настоящая жизнь, казалось мне, должна была быть иной, не такой, какой мы её привыкли считать. И эта жизнь была у нас дома, где после уроков меня ждали верные друзья!

Мои замечательные, чуткие родители, заметившие интерес детей к живности, устроили в нашей квартире небольшой зоопарк! Понимая, что у дочери лёгкая степень аутизма, при котором возникают сложности с общением, они интуитивно чувствовали: контактирование с животными снимет у ребёнка депрессию, избавит от чувства одиночества и, возможно, поможет в установлении социальных связей.

Кошки, собаки, черепахи, кролики, канарейки, попугаи, щеглы, аквариумные рыбки… Всё это пело, свистело, тявкало, мяукало – требовало заботы, внимания, любви! Обязанности по уходу за ними были возложены на нас с братом. Они нисколько не отягощали, наоборот, воспитывали самостоятельность, ответственность, дисциплинировали, а самое главное, снимали психоэмоциональное напряжение после дневного пребывания в ненавистной школе. Сколько бурной радости, ликования вызывало у хвостиков наше возвращение домой! Как приятно было обнять, прижать к себе эти живые, тёплые шерстяные комочки, страстно вылизывающие наши лица своими шершавыми язычками!

Каждый раз, глядя на их неподдельный восторг, удивлялась тому, насколько разительно отличается отношение домашних питомцев к людям от отношений людей друг к другу! Животные – души чистые: им чужды обман, обиды, сплетни, предательство, оскорбления, соперничество, свойственные моим сверстникам уже в раннем возрасте. Им было всё равно, как я выглядела, какие оценки получала, что обо мне думали в школе… Только любовь, преданность и незыблемая вера в то, что хозяин их – средоточие Вселенной!

Наверное, осознание своей значимости в глазах домашних питомцев повышало и мою самооценку.

Дом наш был полон не только милых, забавных хвостатых друзей, но и редких для Крайнего Севера («где десять месяцев в году зима, а остальное – лето») комнатных растений. Похоже, мама стремилась воссоздать в нашем жилище кусочек Эдема, где обитатели жили бы в полной гармонии друг с другом! Удивительно, но в условиях длительной полярной зимы, когда природа отпускает северянам совсем немного солнечных лучей, на подоконниках у нас цвели чайные розы, гортензии, фиалки самых разнообразных оттенков.

В начале 60-х на Кольском полуострове появилось телевидение – всего одна программа, и то не каждый день… Однажды из телепередачи я узнала: на рост, здоровье растений и животных весьма благотворно влияет музыка!