Александр Дейнеко - Сказки тетушки АД

Конечно, было странно не иметь вообще папу. Но многие, очень многие в моем поколении не имели отцов. И самая распространенная однополая семья при Советах – это мама и бабушка. Однополого секса в Советском Союзе не было, а однополых семей – пруд пруди. Не знаю, куда в мирное время из семей исчезали мужики. Но речь обо мне и моей семье, так что вы можете смело опираться на мой пример, поскольку я абсолютно среднестатистическая личность.

Как-то раз, когда нового папы еще не было, мой дядя довольно странным образом озаботился моим воспитанием. Только не всплескивайте руками и не думайте, что «все поняли» – нет! Он не причастен к истории моего гендера или сексуальной ориентации. Он всего лишь взял меня покататься на лошади. Ну не дурак ли – сажать пятилетнего ребенка одного в седло? Меня там чуть инфаркт не хватил, а горло я сорвал нешуточно. Дядя же не угомонился – и мне всерьез стало казаться, что он клеит мою маму. Бедная моя психика, в пять лет в моей голове взрослые играли в «Санта Барбару». Неудивительно, что я разгадываю сценарии сериалов задолго до развязки…

В общем, уж очень дядя переживал, что я безотцовщина. Мол, слабым нужно помогать. Собственно, помощи я припомнить не могу, как, в общем-то, и то, что было с дядей дальше – после одного случая, который запечатлело семейное фото. Я хорошо помню, как нас рассаживает фотограф-дедушка, и дядю сажают впереди, а меня ставят за ним. Я стою и жду, пока все готовятся, – и вдруг озарение. Не такое, чтобы мне снова плохо стало, а так – легонько шандарахнуло. «Папу себе такого хочу». Только каким-то странным было это «хочу». Не как сын, а как дочь или девушка. В момент этого размышления я смотрю на дядю вниз, щелкает затвор камеры, и на снимке глаза мои словно закрыты. Вечная память этого момента и опущенные веки как его символ теперь будут преследовать меня до конца дней.

С биологическим отцом все проще. Родители развелись и три раза потом меняли мое свидетельство о рождении – не могли с фамилией определиться. Наверное, я в них такой нерешительный. Уже после окончательного развода мать подала на алименты. Тогда мой генетический предок стал встречать маму по вечерам с работы, но не чтобы проводить до дома. Он ей угрожал, однажды даже ножом (хотя сейчас мама отрицает это).

Потом пытался выкрасть меня из детского сада, где я беззаботно бегал в трусиках по зеленой травке за невысоким железным ограждением. Было это в точности как в классических историях – мужчина зовет ребенка по имени, предлагает конфетку или заманивает какими-нибудь чудесами и – хвать в мешок! Не знаю, что было бы со мной, увенчайся его уговоры успехом, но от слов «я твой папа» мне до сих пор снятся кошмары. Когда я был младенцем, отец увез меня в коляске прогуляться. И забыл вернуть. Бабуля ноги стерла, пока в ужасе обежала весь город, и нашла-таки. Чтоб я жил.

А папу убили, когда мне было 16. Прирезала его очередная жена. Похоронили его, как ни прискорбно, где-то в общей могиле с бомжами. Вот вам и наследственность – и как меня только на работу берут, с такой-то кармой…

На седьмой день рождения мне подарили куртку, которую я так хотел, – и мне в кои-то веки купили ее на первое сентября. Тогда же меня впервые снял профессиональный фотограф. Вот это был настоящий подарок – я позировал ему в дождливый осенний день. Хотя по фото и не скажешь, насколько я был этому рад – на снимках стоит угрюмый мальчик в куртке на размер больше.

Потом была моя первая учительница – волшебная женщина, в четыре раза больше меня, с львиной гривой. И первая любовь – Лена. Она была точной копией девочки Мальвины из сказки. А сразу после нее – Рома. Рома и Лена… Я так много размышлял и сравнивал, кого я люблю больше, за что и почему. Он друг. Она Мальвина. Он красивый, как небеса. Она – просто океан. Вот это я понимаю – первый класс! Да и школа была колоритная: с зарешеченными окнами в туалетах на втором этаже, чтобы дети не сбегали с уроков. Первый год прошел очень гладко, без эксцессов – ни в жизни, ни в памяти.

Но уже на второй год я чуть физиологически не стал девочкой. Много лет спустя в летнем лагере для трансгендеров я встретился с людьми, которые мечтали о смене пола, и им не делали операции. Но каким-то чудом у них оказывался рак то яичек, то молочной железы, которые им удаляли. Но ко мне жизнь повернулась иначе…

В нашем дворе рубили старые деревья, и мы с ребятами придумали игру «мостик». Берешь сухую толстую ветку, кладешь ее между двух детских горок и ходишь по ней, как по канату, – чем не «мостик»! На очередном проходе палка подо мной сломалась, воткнулась в землю, а я воткнулся в нее своими половыми органами. Я не сразу понял, что произошло. Почувствовал слабость. Захотелось посмотреть сразу, прямо на улице, что там такое, в трусиках-то, но не смог пересилить стыд и поковылял домой.

Прихожу, сажусь на стульчик, отодвигаю брючки – кровь, обморок. Папа меня выносит на руках к скорой помощи. Хочется думать, что в тот момент, на руках у папы, я лежу, откинув голову, мертвенно-бледный с безвольно свисающей рукой. Весь такой поэтичный – без сознания, умирающее юное чистое дитя. Очнулся я, когда мне зашивали мошонку без анестезии – врач попался тот еще мясник. Мама за дверью, наверное, подскакивала при каждом проникновении иглы в мою плоть. Четыре шва, и я дома.

На следующей день мне было очень грустно, я почти плакал – трусики-то были любимые, с черепашкой-ниндзя! Потом были бесконечные перевязки, и я ходил походкой покалеченного утенка. Швы срослись неровно – все дети любят поковырять болячки… Но главное – гениталии были не затронуты. А ведь у меня могла бы уже тогда быть вагина. И я мог бы уже с гордостью говорить всяким умникам: «У меня есть вагина, а чего добился ты?»

Что интересно, кроме родственников, надо мной тогда никто особо не смеялся. Для них это была излюбленная тема разговоров за семейным столом: «А наш-то яйцами сел на штырь». Вот потеха-то… Это были мои первые шрамы от медицинской иглы. Сейчас их уже больше двадцати.

Вы наверняка в детстве любили листать «Веселые картинки», а я – медицинские справочники болезней. Особенно те, что с картинками, – можно поиграть в игру «найди отличия сыпи от дерматита». Домашняя библиотека располагала к расширенному изучению анатомии.

Но самым любимым «комиксом» стало подробное описание болезни клиторомегалии, где в картинках был изображен рост клитора в нечто, напоминающее мужской половой член. Супер, да?! Прямо das ist fantastisch, особенно для начала 1990-x. Это открытие поразило мою психику надолго – на все детство, сколько я его помню.

Благодаря маме моя медицинская карточка к 10 годам стала напоминать томик стихов А. С. Пушкина. Иногда я изучал свои болезни просто от скуки, заодно расшифровывая загадочный почерк врачей. Это было даже захватывающе – заглянуть за занавес своих медицинских назначений.