Елена Улановская - Апокалипсис

Рита перехватила взгляд Алины.

– Да, – сказала она теперь уже на русском, – ирония судьбы: проработать в этой школе семнадцать лет и здесь же стать заложницей. Заложницей школы и заложницей судьбы…

На этой загадочной фразе Алина вспомнила, что несколько последних ночей, когда она выходила в туалет, – а в туалет Алина отпрашивалась чаще других, чтобы изучить обстановку и в надежде встретить того русскоязычного моджахеда, – так вот, несколько последних ночей Ритино место пустовало, то есть девочка там спала, а вот Риты с грудничком не было…

Алина в задумчивости вернулась на свой матрас… Она нутром чувствовала, что это как-то связано с возможностью выбраться наружу. Возможно, Рита знает какую-нибудь лазейку – ведь недаром она проработала в этой школе столько лет!

Мысленно перебирая возможные варианты развития событий, Алина незаметно для себя задремала. Разбудил ее грохот, вспышки света, детский плач. С мыслью «Началось, бомбят!» Алина вскочила на ноги. Это оказалась обычная гроза, правда, первая и очень сильная. Порывом ветра распахнуло окно, створка стукнуласъ об стену и осколки стекла посыпались на пол… Алина решила проверить обстановку в коридоре и направилась «в туалет». Подойдя к двери, она глянула на место Риты и увидела, что проснувшаяся девочка всхлипывает, а Риты с младенцем нет. Алина присела на матрас и стала успокаивать девочку, пока та снова не заснула, положив головку ей на колени. Когда в дверь тихонько проскользнула Рита, она на секунду замерла, увидев Алину рядом с дочерью, но тут же взяла себя в руки.

– Спасибо тебе. Если не трудно, побудь еще немного с Майей – она боится грозы. Я скоро вернусь, – и осторожно ступая, она опять исчезла за дверью. Только сейчас до Алины дошло, что ребенка у Риты на руках не было.

Весь следующий день Алина многозначительно поглядывала на Риту, ожидая объяснения. К вечеру Рита сдалась…

– Я должна что-то тебе рассказать: может быть, ты сможешь меня понять, – она похлопала рукой по матрасу, приглашая Алину сесть рядом.

По части «понять» Алина была большим специалистом – и женщины это чувствовали.

Рита начала издалека, с детства.

– Мои родители родом из Ташкента, бабушки эвакуировались туда во время войны… Отец преподавал в Ташкентском университете восточные языки и историю ислама. Он был одним из тех, кто переводил Коран на русский и языки среднеазиатских республик. У нас в доме постоянно бывали какие-то ученые и религиозные деятели из Ирана, Пакистана, Египта… Я была тогда маленькая, как Майя, – Рита кивнула в сторону дочери, – подробности плохо помню. Все эти люди в тюрбанах и развевающихся одеждах казались мне героями любимых сказок «Тысячи и одной ночи». Я выросла с чувством уважения и любви к арабской культуре и мусульманской религии.

В Израиль мы приехали в семидесятых, первыми ласточками. Отец был полон энтузиазма, строил научные планы… Но все оказалось по-другому – совсем не так, как он предполагал. Здесь арабистика как наука никого не интересовала – и именно из-за роковой «близости к истокам». Свои знания отец мог применять только в прикладном смысле: переводы, расшифровки, прослушивания, прогнозы… Его взяли в какое-то военное ведомство, несмотря на то, что не очень доверяли «русским».

В конце концов его симпатии к мусульманам, его связи и переписка с друзьями и коллегами из арабских стран сослужили ему недобрую службу. Словом, карьеру он закончил простым учителем арабского языка. Тем не менее мне он не запрещал направиться по той же стезе. «Врага нужно знать в лицо», – грустно шутил он.

Так я стала студенткой Тель-Авивского университета. Поскольку арабский (чтение и письмо) я знала достаточно хорошо благодаря стараниям отца и вообще учиться было нетрудно, в университете у меня было много свободного времени, чтобы подрабатывать переводчицей на всяких конференциях и встречах, – иногда, кстати, с участием того же военного ведомства, где когда-то работал отец.

Деньги мне были необходимы, так как на учительскую зарплату отца невозможно было оплачивать университет, снимать квартиру и вообще существовать. Мать не работала, привыкнув еще в Ташкенте быть «профессорской женой». Она была настоящей красавицей. Майя очень похожа на неё.

Девочка, услышав, что про нее говорят, подняла на мать огромные глаза, в которых действительно можно было утонуть. Рита ласково улыбнулась дочери.

– Так вот, мать была красавицей, хотя совершенно не умела одеваться и была страшно рассеяна. Нас с братом в магазин одежды водил отец – ровно два раза в год, покупать один раз «зимнее», а один раз «летнее», хотя в Ташкенте, как ты понимаешь, большой разницы не было. Заодно он прикупал пару нарядов «для нашей мамочки», как он говорил, и на этом экипировка семьи на год заканчивалась.

Готовить мама тоже не умела, мы жили на полуфабрикатах, а когда ожидались гости из-за рубежа, в квартире появлялись папины сотрудницы с кафедры и, шурша шелковыми платьями, легко и споро создавали на кухне невозможно вкусные блюда. Может быть, еще и поэтому приезд гостей всегда казался мне сказкой…

Здесь, в Израиле, все продолжалось точно так же – только с той разницей, что наш статус, а следовательно, и уровень доходов, намного снизился. Как ты понимаешь, с таким отцом, да не имея маминой красоты, я росла, как говорится, «синим чулком». У мальчиков никогда успеха не имела и даже сильно по этому поводу не расстраивалась, считая, что мне и не положено.

Уже будучи студенткой встречалась какое-то время с однокурсником, мы даже квартиру сняли вместе, но тепла большого я от него не видела. Я штудировала кулинарные книги и посещала курсы «Как хорошо выглядеть работающей женщине», а он лениво принимал мои заботы и не протестовал, когда я платила за него в кино или в кафе, – ведь у меня всегда были подработки, а его почему-то никуда не брали.

И вот однажды меня приставили переводчицей к одному египетскому адвокату. Такой невысокий, невзрачный, в сером костюме, совсем непохожий на героев из «Тысячи и одной ночи». Мы общались с ним чисто профессионально, и уже через день после окончания конференции я забыла, как он выглядел и, наверное, даже не узнала бы его при встрече. Тем более меня удивило, что в следующий приезд он запросил для работы именно меня, – так мне сообщили в агенстве.

В конце первого же рабочего дня этот египтянин попросил меня помочь разобраться с документами у него в номере и, нервно теребя усы, которые успел отрастить и которые ему совершенно не шли, заявил, что я – женщина его мечты, что он понял это сразу, как только меня встретил, но боялся себе поверить и что весь этот месяц думал только обо мне.