Валентин Солоухин - Беспризорники России

Нарастающий гул вначале приняли за гул самолётов и ошиблись. Появились танки. Колонна шла со стороны города. Первые машины исчезали в балке, как будто ныряли в снежную пучину. Выползали они на взгорок огромными разъяренными жуками. Слегка развернувшись, вытягивали пушки, принюхивались, страшась потерять темневшую на искристом снегу колею дороги.

Мать остановилась, осматриваясь, заметила в сотне метров от дороги выемку или овражек. Быстро, как могла потащила коляску оглядываясь на ребят:

– Давайте туда, в овражек, – взмахнула она рукой.

«Что ж она так боится?» – смотрел в спину матери, спрашивал себя малыш. Он не думал, что мать боится и переживает о них.

Он с Вовкой тянул санки, куда показала мать. Наст ватно проминался под полозьями, санки проседали, снег налипал на них, – того и гляди лопнет верёвка, за которую они с братом тащили. Матери с коляской было тяжелее, несмотря на то, что она старалась ехать за ребятами по следу. Пришлось ей остановиться. Дети тоже остановились. Мать бросила коляску, села на санки, и Валерка с Вовкой примостились рядом, с напряжением наблюдая, как приближаются фашистские танки. Таких чудовищ они ещё не видели. Танки приближались, казалось, земля ходит ходуном, а когда первый, весь в крестах, с откинутым люком, разбрызгивая влажный снег, зачем-то включил воющую сирену, совсем жутко стало. Он промчался, повернув пушки в их сторону. Заметил фашист, как они убегали с дороги. Следом, на небольшом расстоянии, шёл другой.

– Сколько их много! – сорвалось у малыша. – И все они мчатся, чтобы папку убивать…

– И у наших есть танки? – поднял глаза на мать Вовка. – Правда, мам, есть!..

– Правда…

В душе малыш был согласен с Вовкой и мамой и ему очень хотелось посмотреть на наши танки. В то же время его захлестнула обида: если у нас есть, почему они прилезли к нам, забрали все хорошие вещи, даже стулья унесли. Муку, сухари… мать тогда не догадалась спрятать – утащили… А после того, как Петров с бойцами уложил столько мародёров, да ещё и в плен взяли, был уверен: «Победа будет за нами! Враг будет разбит!..» Оказывается, вот кто голодающих мародёров – «пасёт!..» – Малыш привстал, наблюдая за техникой фашистов.

Колонна удалялась, оставив смрад бензина, а на дороге хлюпающую грязь. Колеи наполнились водой, можно тащить санки только посередине дороги.

«Русские дамочки, не копайте ямочки…» – вспомнил листовку.

Вовка пнул младшего:

– Посмотришь, как они отсюда драпать будут.

«Будут, жди, а пока драпаем мы… – Малыш подумал так, но не решился спорить, Вовка устал и от этого злой. – Главное, чтобы нас не убило…»

Они миновали город, выбрались на другую дорогу, которая огибала террикон шахты, спускалась в балку. Бурки совсем промокли, вода чавкала в галошах, ноги застыли. Правда, при ходьбе можно терпеть. Валерка собрался сказать об этом матери. У неё поверх бурок «глубокие» галоши, но у Вовки такие же, как у малыша, он помалкивает; «буду молчать» – такое решение созрело у него.

Мать сошла с дороги на лёд речушки или большого ручья. Поймёшь тут, – вокруг чужие места. Берега в редких кустах камыша растут у воды повсюду, особенно в балках.

Коляска стояла на обочине дороги, мать шла впереди по льду, даже топала, проверяя крепость льда. Снег слежался, подтаял, обрывистые берега чернели.

– Поехали, – сказала мать, спуская коляску на лёд речушки.

Ребята охотно прыгнули на барахло, мать подтолкнула санки и они покатились даже с небольшого уклона. Малыш лежал на брюхе, следил, как полозья разрезают тонкую ледяную плёнку, под которой был прочный лёд. Вовка время от времени соскакивал с саней, разгонялся и прыгал на ходу. А санки, словно самокаты, скользили сотни метров не останавливаясь, постукивая полозьями на трещинах: «Хорошо-то как, давно надо было свернуть, а то тащились…»

Он и не заметил, как задремал, а когда очнулся, почувствовал тяжесть мокрых бурок, ноги окоченели, потеряли чувствительность. Пришлось снимать галоши, стаскивать намокшие бурки, растирать покрасневшие ноги. Малыш от боли тихо заплакал.

Мать далеко отстала, была где-то за поворотом; а брату чего жаловаться? Он, возможно, услышал или подметил, что Валерка захныкал.

– Здесь устроим привал, – кивнул Вовка в сторону дуплистых ракит. – Давай я помогу тебе отжать бурки. Они как кисель. Будь пока в галошах. Ломай сухие сучья, камыши, собирай бурьян, – распоряжался он, вешая отжатые бурки на сучья ракиты.

Он натолкал в галоши мятых метёлок камыша, а ноги всё равно стыли. Пришлось терпеть. За короткий срок они собрали хворост, бурьяну, подтащили комель сломанного дерева.

Вовка посадил брата на санки, растёр ноги и укутал какой-то дерюжкой. Он умел растапливать плиту, так же ловко разжёг костёр. Ветерок относил дым вдоль речушки, но, когда он менял направление, чувствовался приятный и чуть горьковатый запах ракиты.

Мать очень обрадовалась костру. Они с Вовкой натолкали снега в кастрюлю и принялись ощипывать куропатку. Кастрюля шипела на огне, через какое-то время мать добавляла чистые льдинки.

– Ах, какой у нас будет супчик, – приговаривала.

Нинку она вытащила из коляски, и девчушка, укутанная поверх пальтишка старой шалью, не отходила от матери ни на шаг. Она вцепилась в полу пальто и таскалась за матерью от костра к коляске и от коляски к костру. В коляске, на самом дне, под клеёнкой, в мешочках мать спрятала крупу, муку и немного макарон, это было всё из запасов бабы Груши, которая едой ни с кем не делилась.

А когда кто-нибудь говорил о войне, о голоде, она произносила:

– О, я знаю цю ораву. Цих шибенникив… Надо щоб йисты чего було. А йих вытурят – гэть, ох, як вытурят…

По солнцу можно было определить, что время за полдень, и мать торопилась: подбрасывая в костёр хворост, следила, чтобы не сгорели бурки, которые сушились над огнём. Вовку она тоже разула, также в галоши настлала сухих тряпок. Валерка смотрел, как от бурок идёт пар, и думал; а как двигаться по мокрому льду, чтобы не замочить ноги: «Если бы запрячь собак, ехать себе и ехать».

Поели они быстро. Металлические миски мать ставила на снег, суп остывал мигом. Суп получился вкусным, на свежем воздухе, приготовленный на костре – мечта.

Бурки почти высохли. А какое наслаждение братья получили: когда обулись, внутри просохшей обуви дремало мягкое тепло костерка.

Мать предупредила, чтобы они не уходили далеко вперёд, а ехали на санях по очереди. Сани по гладкому льду катились без усилий, толкали их палкой-рогатиной, а Вовка, сидевший на скарбе, где надо, подтормаживал, выравнивал сани.

После «привала» и сытного обеда ребятам хотелось катиться вниз по речушке на обгонки, свободно, не притормаживая, гнать и гнать. Но мать напоминала, чтобы они не замочили ноги, ехали тише.